Евангелие от Джексона
Шрифт:
— Это неразумно, — сказал Верховцев, — не стоило оставлять здесь детей. Лишние следы только запутывают картину…
— А нас Мишин дедушка предупредил, мы ничего не трогали, — бойко выпалила девочка.
— Ну, хорошо, — сказал Верховцев, — а теперь дайте нам поработать, погуляйте во дворе.
Квартира была большая, богатая, но такая же неухоженная и неопрятная, как и сам хозяин. На кухне — ворох немытой посуды, на газовой плите сиротливо стоял закопченный чайник, который, видимо, не чистили со дня покупки. В спальне, на диване, грудой валялось грязное постельное белье. Огромная антикварная
Группа принялась за работу.
— Айвар, — обратился Олег к эксперту-криминалисту, — пыли как на Луне, может, и пальчики нужные найдутся, а мы пока потолкуем с хозяином.
Верховцев поудобней устроился на тахте и достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку. Книжкой этой во время расследования дел он пользовался крайне редко, фиксируя в ней отдельные, интересные на его взгляд, детали, которые могли и не попасть в протокол, но, тем не менее, имели большую ценность в последующих разборах и анализах. Интуиция подсказывала Олегу, что сегодня тот случай, когда без своей «помощницы» ему не обойтись.
— Исаак Аронович, расскажите, когда и при каких обстоятельствах вы обнаружили кражу? Что пропало, откуда? И, по возможности, поподробней, боюсь быть банальным, но повторю избитую истину: любая мелочь может иметь для следствия решающее значение.
Вейлер потер указательным пальцем кончик носа, как бы сосредоточиваясь на какой-то мысли.
— Понимаю, молодой человек, очень даже понимаю. Я ведь, как все, детективы смотрю…
— Давайте не отклоняться, — остановил его Верховцев. — Прошу вас, только по существу…
— Все, все! — горячо заверил его Вейлер. — Только по существу! Я ведь, знаете, до войны жил в незабвенном городе Одессе. А как говорят на этот счет в Одессе…
— Исаак Аронович! — строго одернул его Верховцев, начиная терять терпение. — Об Одессе потом. Вы мне в дедушки по годам годитесь, а не понимаете…
— Уже понимаю, понимаю, по-ни-маю… Исаак Вейлер на свою тупость никогда не жаловался, насчет вложенных ген к папе и маме претензий не имею. Итак, три дня назад я поехал в Ленинград к дочери. Она восемь лет назад вышла замуж и живет с мужем в этой колыбели революции. Муж геолог, и уже полгода где-то в экспедиции. Я в свое время говорил Лоре: «Зачем тебе муж геолог?», но разве…
Нетерпеливый жест Верховцева остановил его на полуфразе.
— Дочь моя слабенькая, часто болеет, поздние роды, знаете ли. А тут как раз путевка в горящий санаторий.
— Может быть, горящая путевка? — с иронией уточнил Верховцев.
— Ну, именно. Вот видите, это волнение. А как можно говорить без волнения о родном дите. Ну вот, девочке надо ехать обязательно, путевка в санаторий ее профиля. Это же исключительная редкость! Сейчас такое время — хватают путевки — не смотрят куда. Лишь бы схватить, лишь бы другому не досталось. У Лоры есть Мишенька, внучок мой, оставить не с кем. В субботу получил телеграмму, дочь умоляет приехать к ним на месяц, приглядеть за Мишенькой.
— Уехали на месяц и так рано вернулись, — прервал его Верховцев, изрядно уставший от затянувшегося пролога.
— Не перебивайте, молодой человек, — обиделся Вейлер. — Я же все излагаю по порядку. Уезжая, я дал дочкин телефон своему другу, ну, точнее, не другу, а, как это сказать… ну, у нас одна страсть, мы — филателисты. И вот он звонит вчера мне и говорит: «Ароныч, ты знаешь новость? Нет! Возьми валидол — Гейдеман-младший продает коллекцию отца». Я чуть не закричал…
— Подождите, кто такой Гейдеман?
— Молодой человек, я на вас удивляюсь. Гейдемана не знать! Гейдеман — величина, мамонт филателии! Его знал весь Советский Союз! Да что там, его знали и за бугром. Это самый известный коллекционер марок в стране, его коллекцию оценивали в два миллиона…
— Рублей? — вырвалось у Верховцева.
— Каких рублей, каких рублей, что такое есть рубль? Два миллиона, извиняюсь, швейцарских франков.
— Почему именно швейцарских? — спросил Верховцев, понимая, что это совершенно не относится к делу.
— Потому, что оценивали по каталогу «Цумштейн», но это вам, наверное, ничего не говорит. Так вот, лет двадцать назад Гейдемана убили как раз из-за коллекции, но взяли незначительную часть. И вот теперь сын решил продать коллекцию отца.
— А вы что, решили купить?
— Купить? Скажете… Я — бедный человек, нет, мне это просто не по средствам. Я хотел приобрести только маленький фрагмент земской русской почты, фрагмент ошибок, это двенадцать марок, а так как наличных у меня нет, я решил продать облигации, их у меня примерно на пять тысяч. Беру билет в Ригу, беру внука, вылетаю. С аэропорта позвонил Гейдеману-младшему, сказал, что возьму этот фрагмент.
— Так что, пять тысяч за двенадцать марок?
— Молодой человек, вы не знаете, что такое страсть коллекционера… Да он стоит десять… И вот мы с Мишей подходим к двери, а она уже открыта. Я уж подумал: склероз — уезжая, забыл закрыть, но когда вошли, сразу понял — обокрали.
— Почему вы так решили? — спросил Верховцев. — Что-то изменилось в обстановке? Большой беспорядок был?
— Как раз наоборот, — Вейлер снова принялся тереть кончик носа, — внешне — никаких перемен. Но мы, коллекционеры, я имею виду настоящих, — народ наблюдательный, специфика хобби уж такая. Я сразу почувствовал — что-то не так. Будто бы их запах какой-то чужой, незнакомый. Полез в шкафчик, где облигации, их нет.
— Стало быть, пропали облигации?
— Да, и драгоценности жены, серьги, теперь они стоят тысяч семь, и браслет не дешевле. Но поймите, они мне дороги, как память…
На глаза Исаака Ароновича навернулись слезы, лицо вмиг осунулось, посерело и стало печальным и жалким, как увядший цветок.
— Я их собирался подарить дочери, но не успел.
— Значит, взяли все самое ценное?
— Самое ценное, но не самое дорогое. Остались невредимыми марки, а их здесь на сорок тысяч…