Евангелие от Джексона
Шрифт:
— Как знаете. Это ваше право. — Верховцев закрыл записную книжку и принялся за оформление протокола.
…Вернувшись в райотдел, и сделав запрос относительно облигаций, он снова засел за подготовку к докладу. Увы, сегодняшний день прибавил еще одно дело, но мало что прояснил в общей картине следствия. Хотя одно обстоятельство представлялось весьма существенным: еще вчера-позавчера преступники были в городе.
Дверь отворилась и зашел коллега, Саша Братко, из следственного отдела.
— Олег, в театр не пойдешь? Есть лишний билет. Москвичи
— Какой там театр… Тут вон свой театр и свои гастролеры — не знаешь, за что хвататься и как разгребать. Опять сидеть до упора, дай бог к полуночи управиться.
Братко держал в руках свернутые в трубочку газеты.
— Сань, оставь почитать, — попросил Верховцев, — а то с этой работой совсем одичаешь.
— Вчерашние они…
— А-а, все равно, я и позавчерашних-то еще не держал.
— Тяжелый случай, — посочувствовал Братко и, положив прессу, удалился.
Где-то через час Верховцев надумал сделать паузу и взялся за газеты. Сначала пролистал «Советскую Латвию», затем развернул «Известия». Там, на последней странице была напечатана таблица розыгрыша облигаций трехпроцентного займа. Рука автоматически потянулась к записной книжке. И тут его подстерегала неожиданность, которую требовалось осмыслить. Олег впервые за целый день вынул сигарету, закурил. О, жизнь, как все-таки затейливы твои виражи и лабиринты — одна из похищенных у Вейлера облигаций выиграла пять тысяч!
Он решил упредить пожилого человека, избавить от лишнего визита в райотдел по этому поводу и по дороге домой, несмотря на поздний час, заскочил к нему.
Вейлер еще не ложился. Он довольно спокойно воспринял новость о том, что его ущерб от пропажи облигаций вырос ровно в два раза и только грустно улыбнулся:
— В Одессе на этот счет говорят: если не повезет, то и на родной сестре, простите, триппер поймаешь.
— Я вас понимаю, Исаак Аронович. Все так, но у этого факта есть и светлая сторона. Не стану обнадеживать, но у нас появился шанс, и, судя по всему, шанс неплохой…
— Возможно, возможно… — Вейлер с трудом подавил зевок. — Но за этот шанс неплохо и заплачено. Не так ли, инспектор?
Верховцев не нашелся что ответить: уж в чем в чем, а в этом его собеседник был прав.
— Спокойной ночи! — пожелал он Вейлеру, прощаясь.
XI
— Ну, лейтенант Верховцев, что мы имеем на текущий момент?
По воспаленным глазам шефа было видно, что простуда его доконала; говорил он глухо, в нос. Почти все утреннее совещание было посвящено случившемуся на днях групповому убийству в районе стеклозавода, квартирных дел коснулись лишь вскользь, и сейчас шеф приготовился внимательно выслушать подчиненного. На большом письменном столе привычная дюжина остро заточенных цветных карандашей, сложенных в ряд. Короткими пухлыми пальцами шеф перекладывал карандаши, меняя их местами. Перекладывал механически, бессистемно, собираясь с мыслями, концентрируясь
— Вчера выезжал по очередной краже на улице Стадиона… — неуверенно начал Верховцев.
— Знаю, — перебил его шеф, на мгновение остановив перебор карандашей. — Седьмая кража за неполные две недели. Да-а… Вот ты сказал «по очередной», а очередь-то длинная? Конец виден? До пенсии размотаем?
Не находя скорого ответа, Верховцев замялся.
— Почерк все тот же? — спросил шеф уже без иронии.
— Очень похож.
— Я твои материалы не успел просмотреть, так что там похищено?
Олег подробно перечислил.
— Та-ак. А что соседи, дворник?..
— Никто ничего…
— Никто… ничего… никого… — лицо шефа начинало недобро мрачнеть. — Ну как в одной песне, что Пьеха поет. Скверный раскладец на текущий момент получается, а, лейтенант?
«…На текущий момент» было одним из любимых выражений шефа; «раскладец» по всем делам на этот самый момент вырисовывался действительно неважнецкий.
— Товарищ майор, но это еще не все, вот посмотрите…
Верховцев протянул шефу исписанный лист бумаги.
— «Но» — это уже хорошо, — бормотал шеф, вчитываясь в содержание, — «но» допускает неоднозначность оценки событий, также как «или» — наличие какой-то альтернативы.
Изучив бумагу, он отложил ее в сторону. Затем открыл холодильник, достал бутылку «Бжни», наполнил два стакана.
— Говорят, поздно пить «Боржоми», когда почки отвалились. — Шеф с удовольствием приложился к стакану. — Пей, Олег, минералка полезна, но когда почки на месте и желудок варит. «Боржомчика», правда, нет, дефицит, так что, чем богаты…
Он снова взял лист, повертел в руках и сложил вдвое.
— Так ты хочешь сказать, что кошка еще в комнате?
— Уверен, Вадим Юрьевич! — горячо выпалил Верховцев.
— Говори, говори!.. По глазам вижу — зацепился, — оживился шеф.
— Смотрите по датам: все предыдущие кражи произошли при длительном отсутствии хозяев, восемнадцать дней и больше. Предпоследнее заявление поступило от Межиньша третьего июля, но он с семьей отсутствовал в Риге с десятого июня. Последний же потерпевший, Вейлер, отсутствовал только четыре дня — уехал второго июля, а шестого неожиданно вернулся…
— Почему неожиданно? — перебил шеф.
— Его дочь уехала в санаторий; он собирался побыть в Ленинграде с внуком, пока она лечится, а тут знакомый позвонил, коллега по увлечению — Вейлер же филателист завзятый, фанатик — сообщил: сын знаменитого коллекционера Гейдемана распродает коллекцию отца.
— Гейдемана, говоришь? Это которого из-за марок убили? Что-то припоминаю, нашумевшее дело, на заре моей юности, я только в розыск пришел. Ну, дальше…
— Ну он и вернулся, чтобы купить интересующие марки, а тут такое…