Евангелие от Иуды
Шрифт:
Франческо сидит за столом с выдвинутыми ящикам Перед ним разложены бумаги. Франческо – вор. Вопрос в том, что он крадет. И длякого?…
5
– Об этом ведь не предупреждают, когда посвящают в духовный сан, правда?
– О чем не предупреждают?
– Об одиночестве и скуке.
– Мне не скучно. Почему ты решила что мне скучно?
Язвительный смешок.
– Ты только что признался, что одинок.
Джек наблюдает за ними с легким недоумением. Он сидит в своем любимом кресле, отдельно от них, расположившихся на диване,
– Оставь его в покое, Мэдди. Бедняга Лео не заслужил такого обращения.
– Лео-лев, – говорит она, не замечая мужниной ремарки. – Но в тебе больше кошачьего, чем львиного. Ты точь-в-точь как Перси. – Перси – это кот, которого семья Брюэров получила в наследство от предыдущих квартиросъемщиков. Этот серый, угрюмый зверь восседает посредине ковра и ничего ровным счетом не делает. Стаффордширская керамика – вот как Мэделин называла животное. Кот был очень своеобразный, настоящая парадигма кошачьих повадок. – Только взгляните на него. Не спит же, просто восседает. Точь-в-точь Лео.Делать нечего, идти некуда, говорить не с кем, мысли занять нечем.
Конечно же, кота кастрировали, но Мэделин никогда не упоминала этот аспект в своей аналогии.
– Он ждет мышей, – сказал Лео.
– А ты, Лео-лев? Ждешь газелей?
– Я не хищник.
– Вот именно.
– Что – вот именно? Что значит твое «вот именно»?
– Сам себя послушай: ты цепляешься за семантические противоречия. Вот и вся недолга. Если не будешь осторожен, то к старости у тебя не останется ничего, кроме семантики. Будешь сидеть, как кот, с круговоротом слов в голове, и все.
– Твоя аналогия теряется. Голова кота пуста, ты только что сама это сказала.
– Не сомневаюсь, что твоя вера тоже несет в себе рациональное зерно, ведь правда? Уверена, ты больше не чувствуешьее – ни эмоционально, ни физически. Остались только слова. Литургия, догма, Символ Веры. Слова. Стерильные слова. Что ты думаешь по этому поводу?
– По какому поводу?
– Что ты думаешь о самом себе, о своей жизни, своем призвании? Зачем это все?
Подобного рода беседы доставляют ему острое, ни с чем не сравнимое удовольствие едва ли не физического толка; удовольствие, в котором стыдно признаться. Подчас он сам провоцировал ее на такие беседы, на эти вспышки непонимающего возмущения.
– Какого чертаты живешь в этой жуткой квартире, Лео? – спросила она, когда они с Джеком пришли к нему в гости в Институт. – Почему ты не можешь переехать, найти себе достойное жилище? Если не будешь осторожен, твое самоотречение доведет тебя до состояния мерзкого ископаемого вроде всех этих старых священников.
– Не думаю, что ископаемое – это результат самоотречения, –ответил он ей. – Я думаю, ты перепутала метафоры. Опять.
– Вот! – ликующе вскрикнула она. – Вот что я имела в виду.
Разумеется, она стала отрицанием своих собственных аргументов, его возможностью избежать пороков, в которых она его упрекала. Ее интонация, ее присутствие, ее манера поведения находились в преступном сговоре против него они сообща выдергивали его из мира удовлетворенности и уступчивости. Сознательно ли, бессознательно, но он начал меняться. Метаморфоза. Целибат – враг перемен, но Лео Ньюман, отец Лео Ньюман,
– Господи, откуда ты знаешь принцессу? – спросила Мэделин, когда он поведал ей о своих планах. Сама идея ее чрезвычайно рассмешила. – Откуда ты, черт побери,знаешь принцессу?
– Она была подругой моей матери.
– Твоей матери?Я думала, твоя мать давала уроки игры на пианино.
– А почему учительница музыки не может знать принцессу?
– Что позволено Юпитеру, не позволено быку, – сказала Мэделин. Такие ее ответы Лео называл «ирландскими».
Они вместе отправились в гости к принцессе в ее замок – одноименный Палаццо Касадеи, полуразрушенный римский дворец, принадлежавший семейству еще с шестнадцатого века. Члены этого семейства были понтификами и королями, диктаторами и президентами. Семейство Касадеи жило там, когда Бенвенуто Челлини держали в плену в замке Сан-Анджело и когда Ките был полным надежд юношей, умирающим от чахотки в пансионате неподалеку. Эта семья застала уличные празднования победы Гарибальди, наблюдала, как французские войска входили в город, чтобы восстановить папский институт. Эта семья выжила при теократии и монархии, олигархии и тирании, но сейчас создавалось впечатление, что демократия ей не по плечу. Principessaжила на piano nobileсреди потрясающего старья, уцелевшего после нашествий мародеров: там был портрет Папы Римского, рожденного в этой семье, картины давно усопших предков, цена пятисотлетнего выживания и вина за это выживание. Принцесса Касадеи напоминала интерьер, как домашнее животное напоминает хозяина: она пришла из древности, она ветшала, края ее тела истерлись, выступы залоснились.
– Conoscevo tua madr'e,– сказала она своим гостям из внешнего мира. Я знала твою мать. Она обратилась к Лео на «ты», как к ребенку. – Unabellissimadonna, – Старуха кивнула, словно подтверждая этот факт, и туман памяти будто рассеялся на миг, чтобы показать далекие сцены и забытых людей. – Я помню, как слушала ее игру, тебе это известно? Она играла как ангел. Шуберт, Лист, Бетховен, все эти великие немцы. Ах, die gute alte Zeit. [44] И тебя я помню, о да, я помню тебя. Малыш Лео, не так ли?
44
Die gute alte Zeit (нем.) – старые добрые времена.
Лео и Мэделин, испытывая ужасную неловкость, сидели на потертой софе прошлого века, твердой и неудобной, с кривыми ножками и изогнутыми подлокотниками.
– Да, – согласился он. – Именно так.
– А она уже умерла?
– Восемь лет назад.
Principessaпожала плечами. Чего еще ожидать? Они все умерли, ее друзья, равно как и враги. Все умерли, да и она сама казалась уже почти мертвой или, по крайней мере, находилась в промежуточном состоянии между жизнью и смертью, в своего рода лимбе. Когтистым пальцем она указала на Мэделин.