Евангелие от Иуды

Моуэр Саймон

«Еще хуже. Сплошные евреи и славяне».

Слышится смех. Он откупоривает бутылку (это же пикник: слуги не могут заниматься всемодновременно) и разливает белое вино; все берут по бокалу, подносят к свету и пригубливают, после чего соглашаются с герром Хюбером, что вино прекрасное. Они прихлебывают, посасывают и производят прочие звуки своими губами подлинных ценителей. Фрау Хюбер наклоняется, чтобы поправить скатерть, и парень на секунду умолкает, любуясь тем, что обнажает слегка задравшаяся юбка. Ноги женщины обтянуты шелковыми чулками (редкость по тем временам). На коленях чулки собрались в небольшие складочки, а стрелки неумолимо влекут взгляд в ту затемненную область, где можно вообразить себе кайму чулок, подвязки и прохладную, шелковистую кожу. Герр Хюбер ловит взгляд юноши и неодобрительно хмурится. «Боюсь, придется сесть на землю», – говорит фрау Хюбер и опускается на колени, словно бы подавая пример

остальным. Ноги она целомудренно сдвигает. Мужчины чувствуют облегчение. Слуга начинает разносить еду, что получается у него весьма неуклюже: он слишком явственно чувствует свою принадлежность к этой группе, когда присаживается на корточки и предлагает дамам угоститься prosciuttocrudo [27] («С венским окороком не сравнить», – отмечает герр Хюбер) и зелеными фигами; он слишком близок к правящему классу и отдает себе в этом отчет.

27

Prosciutto crudo (um.) – сырая ветчина – одно из традиционных итальянских лакомств. (Примеч. ред.)

И тут раздается звук – внезапный, резкий, словно голубую ткань небес с хрустом разрывают на части. Все прекращают есть. «Я предпочитаю пражскую ветчину», – говорит кто-то и, поднимая глаза, видит некий несуразный серебристый предмет крестообразной формы. Предмет с ревом несется со стороны дубовой рощицы, мчит над амфитеатром и устремляется к дороге, к верхушкам зонтичных сосен, и кажется, будто небу больно от этого непрошеного гостя.

«Amerikaner!»– восхищенно выкрикивает мальчик, вскакивает и бежит ко входу в театр, словно надеясь поймать гигантскую черную машину.

«Ерунда, – говорит один из мужчин. – ВВС! «Мессершмидт».

«Лео!» – кричит женщина, пытаясь догнать бегущего ребенка. Шум становится тише, он удаляется, и в весеннем воздухе тает самолетный рокот.

«Американский аппарат», – соглашается один из мужчин, и герр Хюбер начинает читать лекцию, адресованную, в первую очередь, младшему из собравшихся – молодому итальянцу. Лекция посвящена тому, что, после того как американцам позволили вторгнуться в Европу, война достигла пика своего трагизма, и ничего уже не будет, как прежде, что бы ни произошло…

Силуэты далекого пейзажа – 1943

Виллу построил один польский граф в девятнадцатом веке, во время короткого и бесперспективного расцвета Польского королевства. Она представляет собой величественное нагромождение колонн и галерей, куполов и фронтонов, словно архитектор следовал устаревшим канонам Праксителя, однако не обладал чувством гармонии и меры последнего. Но вот сад вокруг Виллы – это совсем другое дело: строгий и классический за зданием, внизу он превращается в фантазию Пиранези, [28] в скромные джунгли с римской кирпичной кладкой (руины одного из акведуков, снабжавших город), с водопадами, петлями тропинок и влажной растительной тенью. Аквилегия, ломонос, жимолость, собачья роза, густые ароматы жасмина и апельсина (маленькая оранжерея, где соцветия не уступали в белизне парящим среди полупрозрачной листвы голубкам), тонкие вкрапления самшита, вульгарный запах туберозы, повсюду – обломки римского мрамора, обнаруженные при разбивке сада и так никем и не собранные, а теперь мшистые и заплесневелые, зато дающие случайному прохожему возможность радостного открытия. На склоне холма расположен tempietto, [29] построенный по эскизам шедевра Браманте. [30] В целом, это идеальное явление, пришедшее из эпохи Древнего Рима – одновременно артефакт и красота природы, фантазия и реальность, прошлое и настоящее.

28

Джованни Баттиста Пиранези (1720–1778) – итальянский гравер, «архитектурные фантазии» которого отличаются грандиозностью пространственных построений и светотеневыми контрастами. (Примеч. ред.)

29

Tempietto (um.) – небольшой храм.

30

Донато Браманте (1444–1514) – итальянский архитектор, представитель Высокого Возрождения. (Примеч. ред.)

В саду находятся двое. Они вышли из дальнего «строгого» сада (стоячие пруды, искусственный грот, стриженые

живые ограды, цветник с дорожками между клумбами), обогнув здание сбоку, и спустились по тропинке «нижнего» сада. Женщина, похоже, наставляет своего спутника и делает это – вот удивился бы потенциальный слушатель их беседы! – на английском.

– Если будешь слишком обильно поливать растения, они запросто могут погибнуть, – говорит она.

– Если я буду слишком обильно поливать растения, они запросто могут погибнуть, – внятно произносит парень. Затем он повторяет фразу «они запросто могут погибнуть», словно пытается закрепить ее в памяти.

Фрау Хюбер умолкает и всматривается в заурядный цветок у тропинки – пунцовую фуксию, пляшущую среди теней; женщина откуда-то знает, что эта порода называется «Аделаида».

– Если честно, – признает она, – я не уверена, как правильно сказать по-английски: «могут» или «смогут».

Он, похоже, изумлен до глубины души.

– Вы не знаете? А разве правила есть?

– «А разве правил нет», –поправляет она.

– Ну, хорошо, разве правил нет? – Он проявляет легкое нетерпение. – Понимаете ли, правила все-таки есть. – Его смышленое лицо, иссеченное полосами тени и света, принимает торжественное выражение. Не всякий с уверенностью употребит это слово применительно к юноше, но он действительно красив. Никто бы не сомневался, как нужно сказать о нем на его родном языке: bello. Un bel uomo. [31]

31

Bello. Un bel uomo (um.) – Красивый. Красивый мужчина.

– Да, я полагаю, что правила все-таки есть. Но английский – странный язык. Его можно назвать… – Женщина делает паузу, как будто слово, пришедшее ей на ум, может шокировать собеседника, – демократичным.Поэтому правила нарушаются, а потом люди о них забывают, или им просто наплевать…

– Мне нравится ваше определение демократии. Я его запомню. Очень похоже на Италию. Но правила все-таки есть,потому что вы говорите, что я ошибочный.

– Надо говорить, я ошибся. – Она отрывает взгляд от растения и смотрит по сторонам. – Это трудно, Чекко. Английский – инстинктивный язык. – Сама же она говорит практически безупречно. Носитель языка мог бы спросить, откуда она родом и почему она так нарочито ставит ударения на гласные и так четко артикулирует согласные, однако эти вопросы ничего бы не дали. Ключ к пониманию остался бы недоступен. Фрау Хюбер. Гретхен. Блондинка с точеной фигурой и острым умом, наделенная своеобразной красотой. Не всякий с уверенностью употребит это слово применительно к женщине, но она действительно красавица. [32] В родном языке сомнениям места нет: она sch"on. –А ты ведь не считаешь, что англичане потакают своим инстинктам, правда? Люди думают, что они консервативны и законопослушны. Но это не так. Вот в чем ошиблись немцы.

32

В английском оригинальное слово handsomeобычно употребляется применительно к мужчинам.

– Немцы когда-то ошибалишь?

– Тебе нужно поработать над окончаниями, Чекко. Это главная проблема всех италоговорящих. «Ошибались», а не «ошибалишь». Произноси чуть тверже. И – да, они действительно ошиблись.

– А вы?

– Я? О, я ошибалась много раз.

– Например, когда вышли замуж за герра Хюбера?

Она молчит – то ли размышляет над вопросом, то ли пытается сделать вид, что не услышала его.

– Этот цветок…

– Фуксия, – говорит он.

– По-английски нужно произносить это название как «фьюша».

– Но это же фуксия, названная по имени ботаника Фукса.

– Да, но по-английски это звучало бы весьма непристойно. [33] Поэтому говорят «фьюша».

– Чтобы быть вежливым. Это типично для них, правда? Инстинктивная вежливость.

Она смеется.

– Мы выращиваем такие цветы у себя дома, ты об этом знал? Хобби моего отца. У нас есть целый fuchsarium.Очень известный в Моравии. – Она держит цветок в руках, повернув его, так чтобы видеть нежные участки – тычинки и внутреннюю сторону венчика. – Есть, был, кто его знает…

33

Созвучно английскому бранному слову fitck.