Евангелие от Иуды
Шрифт:
– Вы его ужечитали?
– Койне – не моя специализация, – ответила она.
– Но вы могли бы прочесть, что там написано?
– Более-менее. Проблемы возникали бы, но общий смысл уловить я бы смогла.
В беседу вступил Кэлдер.
– Лео, – напыщенным тоном произнес он, – это может быть величайшей текстовой находкой всех времен и народов. В сравнении с этим Свитки Мертвого моря покажутся пикником в Эдеме.
– Почему? Что же это такое, черт подери?
Вокруг них столпилась небольшая группа сотрудников. Они напоминали врачебный консилиум, собравшийся вокруг пациента
– Первая страница, – сказал он. – Взгляните.
Лео сели повернул стекло к себе. Греческий курсив пробирался по фрагментам, жизнерадостно перескакивая с одного на другой по линии волокон; пятна копоти казались совсем свежими, несмотря на две тысячи лет в заточении.
– Шрифт другой. Фрагменты Эн-Мора написаны другим человеком, – заметил Лео. Со временем учишься различать почерки. Узнаешь их, как узнавал бы материнский: по особенным формам букв, индивидуальным особенностям хвостиков и крючков, закруглениям и изгибам. Он поднял глаза. – Это будет непросто. Мне понадобится время.
– Сколько угодно, – сказал Кэлдер. Остальные молчали, словно у них всех одновременно сперло дыхание в груди.
Лео начал читать. Скорректировав свет, он надел очки для чтения и принялся отслеживать строчки пальцем, как ребенок, читающий Тору на церемонии бар-мицва [64] и водящий по священным письменам предметом под названием yod– серебряной указкой в форме человеческой руки с оттопыренным указательным пальцем, ибо закон Божий бесценен и нельзя осквернять его бренным прикосновением плоти.
64
Бармицва – в иудейской традиции достижение еврейским мальчиком религиозного совершеннолетия и соответствующая торжественная церемония.
«Пишет это Юдас Симон из Кариота, известный также как Юдас Sicarios, – прочел он. – И пишет он затем, чтобы узнали вы правду».
Лео вновь взглянул на них: на женщину по имени Лия в белоснежной блузе и синей юбке, на Гольдштауба в нелепой футболке и шортах, на Кэлдера с его широким оскалом, на парня по имени Давид, стоявшего сзади и нервно улыбавшегося (возможно, его тезка точно так же улыбался великану Голиафу, когда они встретились в Терпентинной долине). Затем Лео вновь опустил глаза к папирусу и перечитал строки, как будто проверял, не допустил ли он какой-нибудь нелепой ошибки.
«Пишет это Юдас Симон из Кариота, известный также как Юдас Siarios, и пишет он затем, чтобы узнали вы правду».
Юдас, Иуда. Откуда-то из глубин разума к Лео взывал голос: «Кто достоин чести открыть сей свиток?» Абсурд, конечно: сомнений быть не могло, – но он в третий раз прочел эти слова. Иуда.
А ведь
– Это что, шутка? – спросил Лео.
– Серьезно, как грехопадение, друг мой.
– Кто-нибудь еще это видел?
– Никто, кроме нас. Археологи просто извлекли его два дня назад, как я уже говорил. Ты сам знаешь, все палеографические находки попадают сразу к нам. Ты первый… – Кэлдер засомневался насчет окончания предложения.
– Первый кто?
– Первый человек со стороны. – Он улыбнулся. Выражение его лица казалось неустойчивым, словно в любой момент могло соскользнуть и обнаружить тщательно скрываемое смущение. – Первый католик.
Лео перевернул страницу. Все вокруг пришло в движение, и несложное действие заняло его тело целиком, исключив всякую мысль или эмоцию. Самого действия было достаточно. Он попросил принести ему бумагу и карандаш, затем медленно, методично прочел текст до конца, переписывая все прочитанное. Пропустив несколько неоднозначных вариантов прочтения, Лео вернулся к началу, проверил, что-то стер, что-то исправил. Процедура заняла три часа. Все это время Лия увивалась вокруг него, подносила воду, когда ему хотелось пить, или бутерброд, когда он изъявил желание перекусить, а также высказывала свое мнение по поводу спорных моментов, когда он того просил. Периодически наведывались Гольдштауб и Кэлдер, но больше никто в комнату не заходил. Лео слышал звуки извне: шаги по Центру, хлопки дверей в конце коридора, шум машин на подъездной аллее к зданию, радио, игравшее где-то вдалеке, – но ничто не могло отвлечь его от текста:
«Я пишу для евреев (рассеянных по свету?)…эллинов, и тех, что живут в (Азии?), и богобоязненных людей (theosebeis?) разных народов (ethne), которые могут знать истину об Иешуа из Назарета, бывшего отпрыском (blastos) семьи Мариам, что приняла власть над Израилем из рук язычников и была уничтожена Иродом; знайте, что умер он и не восстал, и я сам был свидетелем разложения его тела…».
Леоглубоко вдохнул и оглянулся. В комнату вошли Кэлдер и Гольдштауб, словно почувствовав, что он закончил. Дэвид и Лия бесстрастно взирали на него, ожидая вердикта.
– Это подделка, – сказал он им. – Пропаганда. Конечно, весьма древняя пропаганда, но все-таки пропаганда.
Кэлдера, казалось, удовлетворил его ответ.
– Первый век, Лео, – сказал он. – Не забывай. У насесть монеты времен Еврейского бунта.
– Этот текст старше папирусов Бар-Кошба, – добавил Давид, ссылаясь на один из наименее правдоподобных случаев в своей области, а именно – сохранение некоторых букв, начертанных лидером второго и последнего еврейского бунта, самого Сына Звезды. – Я в этом уверен. Первый век.