Евангелие от Сатаны

Грэхам Патрик

– Вы делали анализы крови?

Услышав этот вопрос, задумавшийся врач слегка вздрагивает.

– Простите, что вы сказали?

– Я вас спрашивал, делали ли вы анализы крови.

– По закону мы обязаны определить содержание алкоголя в крови. Чтобы выяснить, не был ли водитель пьян.

– И что же?

– Заявляю вам официально: кардинал Джованни не выпил ни капли спиртного.

Продолжая ходить вокруг трупа, инквизитор настаивает:

– Я вас спрашивал не об этом. Я хотел знать, подтверждают ли результаты анализов крови, что это действительно кардинал Джованни.

– Наша лаборатория генетического анализа сейчас закрыта, монсеньор. Я получу результаты оттуда только в девять часов утра.

– Это досадно.

– Почему?

Инквизитор

не утруждает себя ответом. Теперь он сравнивает родимые пятна и шрамы на трупе с теми, которые указаны в медицинской карте Джованни. Главный врач начинает расслабляться: у Манкеля в его досье явно меньше данных, чем имеет клиника с тех пор, как молодой кардинал прикреплен к ней. И вот одно из доказательств этого: инквизитор не ищет все шрамы, которые врач воспроизвел на трупе, когда трудился в операционном блоке. И не разыскивает все многочисленные родимые пятна. Похоже даже, что его интересует лишь одна примета – шероховатый нарост на затылке Джованни – большая плоская родинка, которую врачу пришлось нарисовать на остатках тела монсеньора Гардано. Как раз над этой родинкой ему пришлось больше всего потрудиться: надо было накладывать один на другой тонкие слои латекса, потом придавать им нужную форму и окрашивать. И над цветом волос тоже пришлось много работать: надо было превратить рыжеватые волосы монсеньора Гардано в черные. У кардинала на правой руке нет безымянного пальца, но тут было достаточно одного взмаха скальпелем. Правда, потом надо было зашить кожу вокруг культи и сделать так, чтобы следы этой операции не выглядели слишком свежими. Это была работа, достойная пластического хирурга, и сейчас главный врач доволен делом своих рук.

Инквизитор уже много секунд водит пальцем по родинке и по культе, и это прикосновение не вызывает у него никаких подозрений. Врач уже сам начинает верить, что Манкель осматривает труп кардинала Джованни. Инквизитор задает последний вопрос, лишь для формы:

– А его принадлежности священнослужителя?

– Вы хотите сказать – его кардинальское кольцо?

– И еще тяжелый крест, который прелаты его ранга обычно носят на груди.

– На нем было только кольцо. Мне пришлось распилить его, чтобы снять. Оно в конверте на столике.

Инквизитор замечает белый прямоугольник на маленьком столике возле стола для вскрытий. Открыв конверт, он внимательно рассматривает обломки кольца.

Манкель уже готовится положить его обратно на столик, но замечает на конверте странные черные пятна. Чернила?

Нет. И это не пятна, а отпечатки. Точнее, отпечатки пальца, судя по концентрическим кругам на них. Весь конверт усеян этими следами. Инквизитор смотрит на свои руки. Концы его пальцев стали черными в тех местах, которыми он касался волос трупа. Он снова поворачивается к врачу. Врач тоже все понял. Волосы мертвых впитывают краску не так, как волосы живых людей, хотя их и можно окрасить. На трупе она высыхает гораздо медленнее.

– Поздравляю вас, доктор. Вы едва не провели меня.

Манкель набирает номер на своем мобильном телефоне.

Потом инквизитор снова поднимает взгляд на врача – и замирает, увидев направленное на себя черное дуло. Санитар только что вынул из кобуры пистолет-автомат и теперь целится Манкелю в лоб. Прелат узнает его: за тонкими усиками и затемненными стеклами очков санитара скрывается лейтенант из ближней охраны покойного папы.

– Вы сошли с ума?

Лейтенант прижимает к губам указательный палец, приказывая инквизитору молчать. Еще один звонок, потом кто-то отвечает на вызов. В зале для вскрытий звучит эхо далекого голоса:

– Это камерлинг. Я вас слушаю.

Инквизитор закрывает глаза и отвечает:

– Это я, ваше преосвященство.

– Кто это «я»?

– Монсеньор Манкель.

Тишина.

– Ну?

Инквизитор вздрагивает: ствол упирается ему в лоб. Лейтенант швейцарской гвардии делает ему знак головой: «Нет».

Манкель откашливается и произносит:

– Ваше преосвященство, это действительно кардинал Джованни.

– Вы в этом вполне уверены?

Лейтенант швейцарской гвардии взводит курок и кивает: «Да».

– Да, ваше преосвященство. Я в этом совершенно уверен, – говорит Манкель.

Снова тишина.

– Что случилось, Манкель?

– Я не уверен, ваше преосвященство, что понял смысл вашего вопроса.

– Ваш голос: с ним что-то не так.

– Это…

Инквизитор смотрит на указательный палец, который изгибается вокруг курка.

– Это что, Манкель?

– Это из-за трупа. Он в ужасном состоянии и…

– И это вас взволновало, верно?

– Да, ваше преосвященство.

– Возьмите себя в руки, Манкель! Сейчас не время для слабости.

Щелчок: связь прервалась. Инквизитор вздрагивает: игла шприца вонзается ему в сонную артерию. Обжигающая жидкость растекается по его венам. Манкель морщится. Его сознание окутывает туман, и лицо главного врача расплывается у него перед глазами.

184

Кардинал-камерлинг Кампини находится один в своей комнате в Доме Святой Марфы. Он бесшумно закрывает крышку своего мобильного телефона и прислушивается к тишине. Дом Святой Марфы находится совсем рядом с Сикстинской капеллой. Он предназначен для молитвы и сосредоточения, в нем говорят тихо и никогда не повышают голос. Сюда кардиналы приходят подкрепиться едой и отдохнуть между голосованиями. Согласно священным законам Церкви, кардиналы-выборщики после начала конклава не имеют права общаться с внешним миром. Ни газет, ни записок, ни радиоприемников, ни диктофонов, ни телевидения. И в первую очередь запрещены мобильные телефоны.

Одна из обязанностей камерлинга – обеспечивать строгое выполнение этих правил.

Вот почему Кампини осознает, что подвергал себя огромному риску, когда спрятал в своих вещах и тайком пронес сюда свой мобильный телефон. Но лучше пойти на этот риск, чем оставить в морге ложного кардинала Джованни. Вот почему камерлинг, пользуясь передышкой после первого голосования, прошел в свою комнату в Доме Святой Марфы и там стал ждать звонка монсеньора Манкеля.

Он послал в клинику Манкеля потому, что тот, как никто, умел разоблачить ложь. Подозрения возникли у Кампини из-за разговора кардинала Мендосы с командующим гвардией на крыльце базилики. Что затевает эта старая перечница – госсекретарь? Последние новости о Мендосе были такие: он уехал на свою виллу в окрестностях Рима и там ждет, чем кончится конклав. Кампини приказал тайно наблюдать за ним. Согласно последнему докладу, старый кардинал обедал в городе, вернулся к себе и после этого не выходил из дому.

Другая проблема – куда делся кардинал Джованни – теперь решена: его труп действительно лежит в морге клиники Джемелли. Осталось понять, почему в голосе Манкеля, когда тот говорил по телефону, звучало такое волнение. Кампини был вынужден говорить с ним шепотом в полумраке своей комнаты, как школьник, и из-за нехватки времени смог задать мало вопросов. Но теперь камерлинг уверен, что Манкель был… очень испуган.

Прелат старается успокоить себя логическими рассуждениями. Старый инквизитор просто был потрясен, увидев, как выглядит труп Джованни. Разумеется, дело в этом. И все же… Уже несколько секунд камерлинг взвешивает в уме доводы за и против нового риска. Стоит или нет снова позвонить Манкелю, чтобы успокоиться? Такой звонок для камерлинга – ужасная опасность, и он это знает. Если кто-нибудь заметит, что он пользуется телефоном в Доме Святой Марфы, он будет немедленно исключен из конклава и отлучен от церкви, хотя он и камерлинг. Отлучение значит для него так мало, что при мысли о нем камерлинг едва не улыбается. А вот его исключение из конклава создаст большие трудности. В этом случае собрание выборщиков будет распущено, и позже неизбежен созыв другого конклава. А это неприемлемо.