Евангельская ночь
Шрифт:
Михаил никому так и не рассказал о снах и поставленной перед ним задаче. Даже своей жене он просто сообщил, что решил попробовать зарифмовать отдельные фрагменты Нового Завета. А зачем и почему, он и сам пока не знает. Держать все в тайне от супруги тоже требовало дополнительных усилий, так как он полностью ей доверял и всю жизнь был предельно откровенен, как с близким другом. Впрочем, это новое увлечение не вызвало удивления, поощрения или порицания у его супруги, потому что таких хобби он перепробовал уже немало – от уроков игры на гитаре до изучения китайского языка. (Было ещё одно занятие, ставшее в какой-то момент его жизни навязчивой страстью – изучение буддистского учения о реинкарнации. Но о нём супруги не любили вспоминать, так как это пристрастие принесло им слишком много переживаний и проблем. Но
…Михаил с затаенным и все возрастающим нетерпением ждал новой встречи с двойником Дюрера.
Во-первых, ему была необходима оценка (и желательно – положительная!) написанных за первый месяц сонетов. Их уже двадцать один! Закончены первые четыре главы Евангелия от Матфея. И какое же неописуемое удовольствие он получил, когда вместо того чтобы самому сочинять двадцатый сонет, просто взял и вставил полученный ночью текст…
Однажды, проходя близ моря,
Он встретил братьев-рыбаков,
Ловивших рыбу на просторе,
Позвал их как учеников:
«Быть вам – ловцами человеков!
О, сколько жаждет имяреков
Попасть в Божественную сеть,
И им без вас не преуспеть».
Они тотчас, оставив сети,
В порыве, свойственном двоим,
Идут, счастливые, за Ним —
Андрей и Петр, словно дети.
Спаситель и ученики —
Евангельские маяки.
Это было поразительное чувство сопричастности к чему-то великому и пока непознаваемому. И возникшая в эти минуты внутренняя гармония сделала Михаила счастливым, а его сознание – просветленным. Воистину: наш разум это результат повседневной деятельности.
Во-вторых, ему очень хотелось продемонстрировать человеку, похожему на Дюрера, свою идею с библейскими цитатами. Михаил был уверен, что он придумал интересный и уникальный метод, и так еще никто до него не делал. По крайней мере, в русскоязычной поэзии. Он знал, что Евангелие от Матфея было написано примерно в середине I века, а первые переводы на старославянский язык появились в IX веке. И тот факт, что он умудряется использовать в своей работе фрагменты бессмертных текстов без малейших изменений, приводил его в сладостное упоение. Это было будто прикосновение к вечности, его соавтор – сам апостол Матфей или иной великий сподвижник Христа. Удивительно, но Михаил не обнаружил, что две такие цитаты из Евангелия от Матфея уже были в первом ночном сонете! Получается, что ночной гость придумал «прикосновение к вечности» раньше него.
Ну и в-третьих, а это и было самое главное, он очень надеялся на конкретную помощь. Но при этом волновался и переживал, так как знал, какая именно помощь ему нужна! Хоть и боялся сам себе в этом признаться. Его память услужливо воспроизводила запомнившийся до мельчайших подробностей фрагмент из второго сна. Да-да, тот самый, в котором ночной гость упомянул о реальной возможности поставить время на паузу. Ведь он так и сказал: «Ты покажешь, что уже создано, а я помогу тебе со временем». Михаил не сомневался, что фраза «Я помогу тебе со временем» не означает, что помощь придет по прошествии определенного временного периода. Нет и еще раз нет! Помощь и есть само время! Ничего другого ему не нужно. Это была дерзкая и навязчивая мысль. Михаил пытался прогнать ее, возражая сам себе, что человек, похожий на Дюрера, поможет и одобрением уже написанных сонетов, и вдохновит очередной беседой и новыми яркими образами, сравнениями и совпадениями. Ведь как он мастерски обыграл маяк и книгу жизни в первом сне! Каким изумительным и полезным подарком оказались два ночных сонета!
Но ничего не помогало, и сейчас он мечтал только об одном подарке – о дополнительном времени. Как это будет выглядеть в реальности? Как будет происходить этот волшебный, с точки зрения физики, процесс постановки на паузу?
После четырех недель увлекательной, и вместе с тем изнуряющей работы над сонетами Михаил приступил к пятой главе Евангелия от Матфея. А это Нагорная проповедь! Наиболее важная и известная часть учения Христа. Он довел свои требования к ученикам практически до абсолюта. Михаила завораживала красота и глубина толкований, порой противоречивых. Он в страхе замирал, понимая, как сложно будет передать духовную суть Нагорной проповеди в стихотворной форме.
Вот Христос говорит своим ученикам в 13 стихе:
– Вы – соль земли…
А в 14 стихе добавляет:
– Вы – свет мира…
Вот как тут не впасть в оцепенение от нравственной истинности и лаконичной мудрости? Но Михаил усилием воли подавлял собственный ступор: ему крайне не хотелось тратить время впустую, пялясь в свои записи, и ничего при этом не делая. А ведь всего-то нужно продолжать работу над сонетами, подбирать рифмы и не размышлять о сложности и невозможности задуманного. И такие мелкие, но активные действия, пусть и механические, помогали ему не «зависать», обомлев перед очередным шедевром евангельской философии.
Еще одним постоянным источником обоснованного беспокойства Михаила являлось то, что его сонеты пока никто не видел. Вдруг его творения – абсолютная чушь и пустое графоманство, бессмысленное сочинительство? Хоть какая-то положительная оценка проделанной за месяц работы была Михаилу крайне важна. Именно поэтому он так ждал следующей встречи со своим новым «работодателем». Хотя интуитивно чувствовал, что пока все получается неплохо.
И вот, спустя месяц после первой ночной встречи, произошла вторая. Это была пятница, 2 октября. Накануне Михаил купил старую потрепанную книгу «Святое Евангелие с толкованием блаженного Феофилакта, Архиепископа Болгарского» в небольшом букинистическом магазинчике на Площади Славы. Он часто заходил в этот магазин, листал какие-то издания, но ничего не покупал. Ему нравился сам процесс. А сегодня можно было и нечто полезное для своей работы приобрести и восстановить доверие к себе как к потенциальному покупателю. Пожилая и очень серьезная продавщица даже вздохнула с облегчением, когда он наконец-то протянул ей деньги. Книгу он сунул в рюкзак, намереваясь завтра ознакомиться. Он видел Феофилакта в списках авторитетных экзегетов, но никогда не читал.
И вот, перелистывая эту интересную книгу, Михаил обнаружил маленькую потертую открытку. Наверное, чья-то закладка. Только с помощью сильной лупы он смог разобрать, что кто-то поздравлял маму и папу с Новым, 1920 годом. Открытке было почти сто лет! К его искреннему сожалению, ни подписи, ни адреса, ни фамилий, ни имен не сохранилось – чернила со временем истерлись. Видимо, тот, кто писал, обвел по нескольку раз и с дополнительным нажимом буквы в фразе «Мама, папа, с Новым годом и люблю», что и позволило Михаилу прочесть эти ключевые слова (а им было, без малого, сто лет!) и понять смысл простого и очень трогательного послания. Сохранившиеся слова были выписаны очень старательно и ровно, и он сделал вывод, что это любящая дочь старалась выразить в тексте, уже ставшем частью вечности, все свое обожание и нежность к пожилым и страдающим от разлуки родителям. Дай Бог, чтобы они встретились еще при жизни, например, на Рождество 1920 года. У дочери был долгожданный отпуск, и она, дав предварительно телеграмму, уже едет к ним. И вот счастливые родители встречают на киевском вокзале свою единственную дочь. Морозное утро. И вот, наконец, поезд из Петрограда (увы, уже не из Санкт-Петербурга, но и, слава Богу, еще не из Ленинграда), эффектно дымя, прибывает на первый путь, усатые проводники в фирменных шинелях и фуражках с позолоченными железнодорожными кокардами вытянулись по стойке смирно в проёмах открытых дверей своих вагонов. Перестук колес и вопли грузчиков заглушает громовой марш «Прощание славянки», и нежные киевские снежинки медленно и нехотя опускаются с небес на землю, неся людям какие-то важные и до сих пор не расшифрованные послания.