Эверест-82; Восхождение советских альпинистов на высочайшую вершину мира
Шрифт:
Я взял в карман эти чудесные таблетки, которые из ничего дают силы измотанному организму. Однако ни через 40 минут, ни через 4 часа я не дождался взрыва активности, хотя съел весь запас. Чудес не бывает. Загнанную лошадь не поднимет ни кнут, ни овес, ни ветеринар.
С кислородом (я поставил 1 литр) стало легче, но спуск продолжался вяло, так как оставалась главная сложность--заснеженные скалы при отсутствии кошек.
Когда мы подошли к месту, где следовало искать японские перила, я оказался в затруднении. Ночью после снегопада все выглядело незнакомо, и я не знал, куда податься. На наше счастье, в это время я услышал голоса.
Дальше во всех сложных местах мы спускались по их перилам. Эдик шел медленно, тяжело, но шел сам. А вот руки его уже совсем не действовали, он не мог встегнуть карабин. Сережа и Миша всячески старались помочь, взяли на себя все операции с веревкой. Ребята работали быстро, четко и, как всегда, весело.
Ну давай, зашнуривай!--в своей обычной грубова
то-шутливой манере крикнул Миша, пристегнув Эдика к
очередным перилам. Может быть, он сказал не "зашнури
вай", а "сыпься" или "поливай"--не помню. В общей, одно
из тех словечек, которые кричат болельщики, подгоняя bull;
скалолазов на соревнованиях. К моему удивлению, Эдик
обиделся и забурчал:
Что значит "зашнуривай"? Я тебе не "зашнуривай".
Молодые еще... Нас, стариков, надо беречь! Недознавкн!
Что бы вы без нас делали? Вас еще учить и учить. И не
кричи на меня. Вот я вернусь... Меня любят...
К счастью, Миша этого не слышал.
Я спускался последним и по перилам, и в тех местах, где связки шли независимо. Пройдя японские перила и вернувшись на Западный гребень, ребята решили отдать нам кошки. Путь предстоял Сравнительно простой, но длинный. Не имело смысла идти связкой по связке. А самостоятельно идти без кошек нам было тяжело. Особенно опасно мне, так как я спускался последним свободным лазанием и практически без страховки. К этому времени рукавицы мои были в дырах, а мороз, пожалуй, под 30°, поэтому руки окоченели, и я не мог бы сам надеть кошки. Оказывается, у Сережи Бершова с собой были запасные меховые рукавицы, но я не догадался спросить или хотя бы пожаловаться.
После того как ребята надели нам кошки, мы почти не пользовались их веревкой. Они шли впереди и выбирали маршрут. На скальных стенках мне очень мешал кислородный баллон, который идеально исполнял функции ботала. Ботало--толстое полено, которое подвешивается на шею теленку, чтобы он не убежал из стада. Казалось, что особой пользы от кислорода нет, и я ждал, когда же он кончится, чтобы бросить баллон. Время от времени я смотрел на манометр.
Слушай, здесь почти ничего не осталось. Можно
' снимать?
Ты 470? Еще на часик хватит.
После этого пошли простые места, и я забыл про баллон, приспособился. Через пару часов я глянул на индикатор подачи--в крайнем нижнем положении, посмотрел на манометр--ноль. Снял маску и вздохнул с облегчением. Она давно уже не помогала, а только затрудняла дыхание. С радостью скинул веревочку с баллоном. Маску и редуктор взяли в рюкзак, а я пошел совсем налегке. Это было очень кстати, потому что опять показались стеночки, требующие аккуратного лазания.
Вдруг стало темно.
Этот час я скребся совсем уже медленно, постоянно притормаживал Эдика, который так и норовил сдернуть меня с какой-нибудь стенки. Наверное, он плохо слышал мои команды через свой меховой шлем и капюшон пуховки...
Рассвело так же внезапно, как стемнело. Я узнал место стыка гребней. От Западного, где мы находились, влево вниз уходил наш контрфорс. Еще сотня метров пути. Близость финиша доконала меня. Спало нервное напряжение, на котором только и шел. Поплелся, присаживаясь в снег через каждые 10--20 м.
Не знаю, сколько еще времени я мог бы идти. Не было ощущения, что вот-вот кончатся силы. Они давно уже кончились. Организм вошел в режим какого-то безразличного состояния, когда непонятно, то ли он будет работать бесконечно, как вечный двигатель, без притока внешней энергии, то ли внезапно откажет в совершенно непредвиденный момент. Казалось, что в палатку я вполз на самом последнем пределе. Но где этот последний предел? И что после него? Пожалуй, никогда за всю альпинистскую карьеру я не был так близок к концу. И до сих пор не могу толком понять, в чем причина, где ошибка...
В лагере V мы пробыли недолго. Поели, попили, почти не спали. Иванов и Ефимов, встретив нас и напоив, отправились на вершину. Сережа связался с Орловским. Эдику сделали уколы сосудорасширяющих. Нам обоим
дали таблетки компламина. Хотя на руках и ногах пальцы у меня онемели, цвет их был нормальный; я знал, что они восстановятся через несколько дней, и отказался от уколов.
Меня не кололи, но добродушно подкалывали:
– - Ну что, Бэл, пойдешь за рюкзачком?
Я еще продолжал упрямиться по инерции, однако чувствовал, что вряд ли соберусь с силами на такой подвиг--далековато и так хочется вниз.
Что у тебя там самое необходимое?--спросил
Сережа Ефимов, уходя на вершину.
Смотри сам. Возьми что сможешь. Хотелось бы
вернуть японскую аппаратуру--на память. И хотя бы
несколько камешков. И главное--фотоаппарат и кассету из
кинокамеры, а остальное--как захочешь.
Ребята дали нам поспать только пару часов. Надо было спешить.
Спускались плотной группой. Кислород я больше не применял с тех пор, как он кончился у меня еще ночью. Здесь его было мало, а я не настолько плохо себя чувствовал. Эдику дали полный баллон и поставили на 2 литра в минуту. Боялись, сможет ли он самостоятельно спускаться по перилам, но все обошлось--хотя и очень медленно, но он шел сам.
Он часто останавливался, просил переодеть его или поправить снаряжение, говорил что-то не всегда понятное. Я спускался последним, наблюдая за ним сверху; при длительных остановках я садился на какую-нибудь полочку и дремал по нескольку минут, пока Эдик и Сережа не освобождали мне следующую веревку. Шлось легко: все-таки вниз, в тепло, к тому же без груза и при хорошей погоде. А на солнце даже приятно, только клонило в сон--вторые сутки на ногах, да и ночь перед восхождением я почти не спал.