Эверест-82
Шрифт:
Приближаясь к гребню, где намечалось поставить лагерь V, мы вышли на простой скальный маршрут. Я принял Эдика, и он, организуя мне страховку, попытался забросить веревку за выступ. К несчастью, там оказался камень, который тут же свалился мне на голову. Несколько минут я стоял, приходя в себя от сильной боли. На затылке образовалась гематома в пол-ладони, но боль постепенно спала, и я пошел вверх, больше озабоченный технической работой, чем наблюдениями за собственным самочувствием. Я не надевал каску, так как в последние дни мы работали на гребневом маршруте, где не бывает внезапных подарков в виде камней на голову.
К 18-часовой
Окончательное решение о месте будущего лагеря 8500 оставили назавтра и быстро «посыпались» вниз. В палатку IV лагеря прибыли, конечно, опять в темноте.
По альпинистским понятиям жить вдвоем в хорошо поставленной высотной палатке очень удобно и просторно. Однако в полном высотном обмундировании и на фоне общей усталости о ловкости и точной координации наших движений не могло быть и речи. Один раз я пролил кипяток себе под спальник. Эдик, забравшись в спальный мешок с пуховкой, занимал половину палатки.
Видимо, он страдал от боли в обмороженных пальцах, постоянно ворочался и своими неловкими движениями непременно опрокидывал примус, горелку, кастрюлю и прочее. Мне, сидя на корточках перед всей этой кухней, стоило большого труда успевать контролировать ее равновесие, готовить пищу и высовываться из палатки за новой порцией снега.
Этот день был начисто лишен какого-то творческого начала-просто работа по перетаскиванию груза. По расчетам каждому доставалось нести по 17 кг. В рюкзачок, который я вчера сделал Эдику, мы положили баллон и палатку для лагеря V. Еще один баллон Эдик взял для работы в течение дня. Остальной груз — 3 баллона, принесенные вчера Бершовым, — он возьмет после половины пути.
Мой груз почему-то в рюкзак не поместился-камеру пришлось повесить на шею. Пока шли по снежным «ножам», это не вызывало неудобств, но на отвесных стенках приходилось ее снимать: сначала поднимал рюкзак, потом возвращался за камерой.
К концу 11-й веревки мы подошли как раз во время вечерней связи, в 18 часов. Пока я разговаривал с базой, Эдик прошел немного дальше, но и там хороших площадок не просматривалось. Решили здесь же срубить часть снежного надува и разгрести осыпь. Всего за полтора часа активной работы удалось подготовить неплохую площадку.
Давно стемнело. Я в своем углу копался с примусом, как вдруг услышал какой-то металлический стук.
Что такое?
Кислородный баллон, — ответил Эдик.
Оказывается, он положил один из баллонов у входа и случайно задел его, лежа в спальнике. Баллон юркнул в незавязанный рукав входа и лихо прогремел по сложному рельефу южной стены Эвереста. Это было существенной потерей, так как у нас совсем не оставалось резерва на спуск.
А как мы будем себя
Примус никак не разгорался в полную силу, хотя еще вчера работал нормально. Вода закипала долго, и нам не удалось налиться вдоволь.
Но мы не могли позволить себе топить воду всю ночь, надо было немного поспать.
Я знал, что тяжело будет утром надевать ботинки, но все-таки снял их, так как пальцы ног онемели от холода и надо было как следует восстановить кровообращение перед завтрашней работой. Эдик во сне стонал, кряхтел и ворочался.
Видимо, обмороженные пальцы причиняли ему сильную боль, а расход кислорода 0,5–1 литр в минуту не давал возможности глубоко заснуть. Ночь почти не снижала дневную усталость, но большего расхода мы себе позволить не могли.
Сколько времени займет у нас восхождение — было неизвестно, поэтому хотелось пойти с первыми лучами, чтобы иметь побольше светлого времени. Начал будить Эдика в 2, потом в 3 часа. Безрезультатно. Наконец, в 5-м часу, приступил к этому серьезно (заорал). Он стал подниматься.
Как ты себя чувствуешь? — спросил я.
Не очень, но я пойду.
Ну что же, его упорство и умение терпеть хорошо известны. Если он решил идти, значит, выложится без остатка, но дойдет на одной силе воли.
Починил насос примуса, сделал чай. Готовить было некогда. Долго надевал ботинки с утеплителями. Наконец, вышли только в 6:10. Эдик с двумя баллонами, у меня кинокамера, фотоаппарат, кошки, молоток, крючья, карабины. Рация, как всегда, у меня.
Сначала у Эдика стоял расход 1 литр в минуту. Шел он тяжеловато, но, зная, что с утра ему всегда трудно, я надеялся, что он постепенно втянется. Так оно и оказалось.
Едва прошли последние 150 м. нашего контрфорса и перевалили за основной Западный гребень, как с севера ударила жесткая волна леденящего ветра. Вершина держала нас в тени восходящего солнца, но не прикрывала от дыхания далекой стратосферы. Сразу еще больше начали мерзнуть руки и ноги. Сняв на пару минут рукавицы при сложном лазании, я потом больше четверти часа отогревал онемевшие пальцы до появления боли — свидетеля вернувшегося кровообращения.
Я явно недооценил сложность маршрута. Да и все мы считали, что большая часть его окажется пешей ходьбой. На самом деле почти нигде не было проще троечного лазания, не говоря уже о большой протяженности пути. Видимо, следовало сразу поставить Эдику 1,5–2 литра, а самому работать как можно быстрее. К 8:30 мы еще не прошли пояс рыжих скал. Видя, что Эдику очень тяжело, поставил ему 2 литра в минуту. Он сразу ожил и почти не тормозил меня до самой вершины. Не зная рельефа, я до конца тащил молоток и крючья и слишком тщательно выбирал маршрут, просматривая варианты. Надо было переть и переть, так как почти всегда варианты оказывались одинаковыми по сложности, а путь, в общем, довольно логичен и однозначен.