Эверест-82
Шрифт:
Простой гребень с небольшими жандармами уперся в высокие крутые бастионы. Справа они обрываются на юг, слева переходят в не очень крутую, но заглаженную стену. В нижней части ее просматривается система полочек, потом небольшой камин. Висят перила из 9-миллиметровой крученой веревки. Подошел, постучал молотком по крюку. Глухой, рыхлый звук. Ненадежно. Но заменять крючья некогда, пройду свободным лазанием. Попросил Эдика организовать страховку за выступ. На всякий случай пристегнул самостраховку к перилам, — может, не все крючья плохие. Аккуратный траверс по мелким зацепкам-и я в камине. Теперь должно бы быть просто. Однако наоборот. Стенки камина раскрываются наружу, из него вываливаешься, а зацепок нет-все заглажено. И крюк бить некуда.
— Что же ты не предупредил, что веревка кончается? Подойди хотя бы на метр.
Эдик что-то отвечает, но из-под маски слов не понять. Подходит к следующему крюку, а я выхожу наверх. Опять чешуйчатый сланец, причем слои наклонены к нам. Лезешь как по маковке деревянной церкви, покрытой осиновым лемехом. Такие же черные, мелкие и скользкие ступеньки.
Постепенно забираем вправо и опять выходим на Западный гребень. Еще серия невысоких жандармов и отдельных глыб, 40-метровый снежный склон и опять стена.
Отсюда видно две грани пирамиды Эвереста — нашу Южную стену, обрывающуюся на 2 км в Западный цирк, и сравнительно пологие заглаженные склоны между Западным и Северным гребнями. На этих склонах кое-где лежит снег. На одном из снежных пятен, рядом с Западным гребнем, приблизительно на высоте 8100 я заметил две палатки, наполовину занесенные снегом. Японцы поднимались здесь в прошлом году от перевала Лхо Ла и не дошли до вершины 50 м по высоте. Параллельно нашему гребню, в 100 м. левее, видна прерывистая ниточка перил. Но мы к ней не пошли — и здесь дорога нормальная.
Сколько времени мы идем, я не считал, но нутром чувствовал, что дело затягивается. Несколько раз спрашивал Эдика, какой перепад высоты по альтиметру от лагеря V, но он ничего вразумительного не отвечал. То пи он не посмотрел исходную высоту, то ли забыл ее.
Слева просматривался Северный гребень, который по мере нашего подъема приближался к нам. Когда же наконец они сойдутся? Жандарм следовал за жандармом. Поднимаясь на очередную скалу, мы видели перед собою следующую. А вершины все не видно. Казалось, так будет бесконечно. Неожиданно для меня появилась довольно крутая стена высотой метров 40. К счастью, просматривался вариант с хорошей страховкой на выступы.
— Как думаешь, далеко еще? — спросил я, уже совсем разуверившись в скорой победе.
Эдик теоретически знал маршрут, видимо, значительно лучше меня и сказал совершенно уверенно:
— После этой стены уже простая дорога. Здесь можно оставить железо.
Я был настроен не столь оптимистично, но с удовольствием снял с себя ответственность и выложил кошки, крючья, карабины, молоток, оставив только рацию, кинокамеру, фотоаппарат.
Поднявшись наверх и выбирая веревку Эдика, я действительно увидел пологий заснеженный склон, но все еще боялся поверить своему счастью. На 14-часовой связи с базой я на всякий случай не стал их обнадеживать, а сказал несколько раздраженно:
— Каждый следующий взлет принимаем за вершину, а ее все нет и нет…
Только тут, при монотонной ходьбе по снегу, когда не нужно было искать зацепки, выбирать простейшие варианты лазания, организовывать страховку, я почувствовал, как я устал.
Постоянная техническая работа отвлекает от наблюдений за собственным организмом, поэтому человек выматывается до предела, не замечая этого.
На снегу после нескольких шагов человек истощает свой кислородный запас и останавливается отдыхать; навалившись руками на колено, можно опустить голову, закрыть глаза и думать о чем угодно. Вместо анализа технических сложностей наступает
Горло воспаляется так, что, глотая свою слюну, испытываешь жуткую боль, как будто глотаешь битое стекло.' Одна мысль об этом вызывает панический страх, но и рефлекторное слюноотделение. И пытка продолжается.
Почти не возникает желания смотреть вокруг, любоваться панорамой великолепных гор. Никаких лишних движений, никаких эмоций. Короткий переход-остановка. Переход-остановка. Монотонный, бесконечный ритм.
Наконец склон стал выполаживаться. Последние камни уступили место плавно поднимающемуся чисто снежному гребню с крутыми скатами на север и юг. Верхняя видимая точка не отдалялась, как раньше, по мере подъема, а стала понемногу опускаться. Еще чуть-чуть, и глаза окажутся на одной с ней горизонтали.
Перед выходом на вершину была мысль подсказать базе включить магнитофон, но потом я решил, что у них уже все готово, настроено. Они же сидели в столовой за обедом и не догадались притащить туда аппаратуру. Уже значительно позже я узнал, что как раз в этот день в 8 утра Леша Москальцов сорвался с лестницы в трещину, и весь день у них прошел в заботах по его эвакуации. В этих условиях простительно было забыть о записи.
Я стоял на высшей точке. Следующий шаг — начало спуска на восток. Там, в 2 метрах от меня и немного левее верхней кромки гребня, едва виднеется круглый набалдашник из светлого металла с обрывками выцветших флагов.
Все. Вершина.
Я знал, что круглый набалдашник-это верхушка триагуляционного знака, установленного китайцами в 1975 г. Тренога высотой в 2,5 м. теперь занесена полностью и оказалась ниже верхней точки снежного надува на вершине.
Признаться, какое-то честолюбивое чувство от того, что здесь стою именно я, все-таки шевельнулось в глубине души. Оно не было резким, внезапным, как не была внезапной сама победа. Слабая надежда на нее, видимо, безотчетно зародилась еще когда было принято решение о выходе нашей двойки из базового лагеря. К утру 4 мая надежда переросла в уверенность, а желание-в обязанность. Поэтому, глядя на Тибет, я не ощутил приступа бурной радости. Я подумал: «Ну вот, наконец-то. Вверх больше не надо. Можно отдохнуть. И что бы теперь ни случилось с погодой, с маршрутом и даже с нами, — все равно, русские побывали на Эвересте».
Я достал рацию и вызвал базу.
Я сказал:
— Во все стороны идут пути только вниз, прямо передо мной торчит из снега небольшой металлический пупырь. Что будем делать?
Евгений Игоревич, не слишком склонный понимать шутки в такой ситуации, начал подробно объяснять, что этот пупырь и нужно заснять, а также снять окружающую панораму и прочее. При этом даже не поздравил с победой.
Сегодня, кажется, четвертое мая. Время — четырнадцать сорок?