Евергетин или Свод богоглаголивых речений и учений Богоносных и Святых Отцов
Шрифт:
ГЛАВА 48. О том, что не ко времени и без меры смиренничать не полезно и даже вредно. Также о том, как себя вести с теми, кто хвалит, и что, если быть осторожным, похвала не вредит
К авве Серапиону пришел один брат. Старец просил его сотворить молитву, по обычаю. Но тот не послушался, стал именовать себя грешником и недостойным самого монашеского образа. Старец хотел омыть его ноги — брат уклонился, прибегнув к тем же словам. Тогда старец накрыл стол и пригласил его садиться. Сел и он
— Чадо, — говорил он, — если хочешь иметь пользу, удерживай себя в келии, следи за собой и своим рукоделием. Потому что в том, чтобы выходить и посещать других, нет такой пользы, как в том, чтобы оставаться в келии.
Но на эти слова старца брат обиделся и даже так изменился в лице, что это не могло укрыться от старца. Тогда авва Серапион говорит ему:
— Только что ты говорил, какой ты грешник, осуждал себя и заявлял, что даже жить недостоин. А как я с любовью сделал тебе замечание — смотри, как ты разъярился. Коли хочешь быть смиренным, научись стойко сносить все, что тебе причиняют другие, и не приучай себя к пустословию.
Услышав это, брат попросил прощения у старца и, получив большую пользу, удалился.
Брат спросил старца:
— Что делать тому, кто хочет безмолвствовать, с молвой, которая возникает вокруг него? Ведь эта молва может повредить ему, да и Отцы сказали: «Горе человеку, чье имя больше, чем его труд».
— Иметь громкое имя или славу, которая больше, чем твой труд, вовсе не вредно, если ты не рад этому и не соглашаешься с тем, что говорят. Это все равно как если бы тебя оклеветали: обвинили в убийстве, тогда как ты этого не делал. Нужно думать, что люди, мол, имеют ко мне уважение, а не знают, каков я на самом деле.
ГЛАВА 49. О том, как, чем и в какой мере следует пользоваться для покрытия тела и насколько Отцы любили простоту даже в такой одежде — а к этому и следует стремиться каждому верующему
Дивен патриарх Иоанн! Кто достойно опишет его строгость в еде, простоту и умеренность в одежде и сне? Потому что и об этой добродетели, как и о прочих, он не забывал, и в одежде и образе жизни он ничем не отличался от большей части простых людей. Один из жителей города, что был его знакомым, узнал о том, как он жил. Он, разумеется, покупает шубу за тридцать шесть номисм и, после долгих просьб не отказываться и носить ее, шлет святому.
Святой согласился на это — и потому, что доверял человеку, и потому, что сама просьба была настойчивой и горячей. Но целую ночь он не переставая казнил себя (как об этом недавно поведали те, кто жил при нем).
«Кто, — говорил он, — не осудит меня, ничтожного Иоанна, если я одеваюсь в одежду ценой тридцать шесть монет, а мои — увы! — братья во Христе зябнут от холода без крыши над головой и даже короткое и дешевое рубище им не по карману! А ведь многие из них легли спать без ужина, на пустой желудок, и — горе мне! — как нищий Лазарь, «желают напитаться
Боже, Боже, сколько сейчас чужеземцев и странников приходят в этот город: негде им и главу приклонить, они алчут, жаждут, ночуют на рыночной площади! А я наслаждаюсь всеми возможными благами и ко всем прочим усладам теперь еще надел на себя и эти дорогие одежды. Каких же еще мне слов ждать в день оный? Не иначе как этих: «Ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а бедные — злое! Ныне же они утешаются, а ты по заслугам страдаешь». Но благословен Господь: никогда ничтожный Иоанн этого не наденет! А за деньги с этой шубы будут одеты бедные!»
И с рассветом он отсылает шубу на рынок, чтобы продать ее. Но тот, кто ее подарил, увидел ее на рынке. Сей же час он ее и покупает, он и дарит обратно. А Иоанн принять — то принял, да тотчас отослал ее обратно на рынок. Когда же это случилось дважды и более того, великий Иоанн говорит дарителю: «Посмотрим, кто из нас устанет первым: я — продавать или ты — покупать и дарить».
Впрочем, и человек этот был безмерно богат, почему святой намеренно заставлял его тратиться — чтобы какая — то часть его денег перепадала и бедным.
Великий Арсений так возненавидел все мирское и так мало оно для него значило, что даже смотреть на вещи мирские ему было несносно. Более того, в возмещение за весь блеск своей прежней жизни и за те одежды, которые он носил, когда жил при дворе, он был крайне прост в одежде. Причем прост настолько, что по одежде он ничем не отличался от бедного земледельца, который носит рваное и ветхое рубище. Однако ему эта нищета и уничижение доставляли большую радость. А гордился он тем, что красило его внутренний и невидимый мир, и стремился украшать свою душу, а не тело.
Один брат спросил старца:
— Хорошо ли иметь два хитона?
— Имей две одежды, — ответил старец, — но не имей того зла, которое оскверняет все тело и душу. Потому что душе нет нужды во зле, а телу есть нужда в покрове. Посему, «имея пропитание и одежду, будем», как написано, «довольны тем» (1 Тим. 6,8).
Смотри, не допускай, чтобы тело твое стало безобразным от грязи, потому что тебя увлечет тщеславие. Но если ты еще юн, то пусть оно остается в безобразии, потому что тебе это полезно.
Не пожелай ничего, что увидишь у ближнего своего, будь то одежда, пояс или куколь. И не ищи того, что пожелал, не делай себя по подобию своего ближнего. И даже если переписал ты себе книгу, не разукрашивай ее слишком, потому что это — страсть.
Украшение тела — это разорение души. Но заботиться о нем со страхом Божиим — дело хорошее.
Полюби бедность в том, во что одеваешься, чтобы уничижить гнездящиеся в тебе помыслы — я имею в виду высокоумие. Ведь тот, кто любит внешний блеск, не может стяжать смиренные помыслы, потому что в сердце запечатлевается облик внешнего.