Евгений, Джек, Женечка
Шрифт:
Я усмехнулась — хотела улыбнуться на его наивные слова, да вот не вышло, а вышла ехидная ухмылочка.
— Нам с тобой разлука не особо помогла…
Джек вскинул голову, и мне тоже пришлось поднять глаза.
— Помогла, — проговорил он медленно. — Двадцать лет прошло, а словно вчера расстались. Я просто, как самая настоящая свинья, воспользовался тем, что твой муж далеко… Я хочу приехать в субботу, но я приму твое «нет»… И даже «да» будет простым «да» — ты права, мне не хватает общения с сыном, и если мое общество тебя не напрягает, и если Ярослав
Я усмехнулась еще противнее.
— Ты сделал все, чтобы запугать моего сына до полусмерти.
— Прости, не хотел… — и он действительно смутился, пошёл пятнами. — Я думал помочь тебе… Но если это медвежья услуга, я пойму, все пойму…
Да что мы можем понять, это же, как у Кикабидзе: Нас людская молва повенчала, не поняв, ничего не поняв. И я даже озвучила чужие строки, не голосом, а шепотом, но Джек понял намек и, конечно же, вспомнил продолжение:
Осень знойное лето остудит, бросит под ноги красную медь. Пусть людская молва нас осудит. Не согреть, нам сердца не согреть.
Пусть и не озвучил. Он молчал, стиснув зубы и губы, а я сжала пальцы в кулаки, еще не понимая, с кем собираюсь воевать.
— Какого цвета котенок? — спросила, чувствуя на ресницах соленую влагу.
— Рыжий… Везет мне на рыжих…
Я на секунду зажмурилась — интересно, в кого Володя рыжий? У Сомовых рыжих не было. Наверное, в Маринкину екатеринбургскую родню. Вот что за злодейка-судьба! Неужели не могла подкинуть обычного серого котенка? Ну, можно полосатого, как наша жизнь, состоящая лишь из серых и черных полос.
Наконец Джек протянул руку, и я вложила в его ладонь свои мокрые дрожащие пальцы — он сжал их крепко-крепко, но не подарил спокойствия: я содрогнулась от макушки до кончиков пальцев. Уже даже не спрашиваю, как быть подле тебя спокойной — научи хотя бы такой казаться.
— Прибавим шагу или побежим?
— Я не умею бегать… Только висеть вниз башкой, как летучая мышь.
Хотелось шутить, да не шутилось. А ведь учили всякие коучи: улыбайся и счастье войдет в душу. Не вошло, хотя деловая улыбка приклеилась ко мне на долгие годы. Помог личный тренинг на рабочем месте от господина Матвеева. Не знал тогда этот добрый человек, что роет себе яму… Как по Петлюре: зачем я это сделала, надела платье белое, кольцо на руку нежную, на голову фату… Если говорила другому, что его люблю. А сейчас — не люблю, но страдаю по нему с не меньшим накалом страстей. И как с этим бороться? Только уйти. А что если там действительно котёнок?
— Все ты умеешь!
О чем он подумал? О тех километрах, которые мы в болевом шоке преодолели после аварии, чтобы найти помощь? И не нашли… Только добили себя окончательно. Но давала ли нам судьба выбор? Или наказывала просто так, ни за что… За то, что посмели полюбить сердцем в те жуткие времена, когда власть предержащие с экранов учили молодёжь любовью просто заниматься…
— Ну… — я усилила рукопожатие ещё больше. — Тогда побежали!
Это было тяжело — в горку, под горку, непросто вновь почувствовать себя
А котёнок на свет не вышел — выглядывал из дырки между аккумулятором и монтажным блоком. В глазах страх — человеческий. Крошечного человечка. Так страшно детям, у которых родители рушат привычный им мир… Моим детям. И его сыну.
— А я знаю этого котёнка! — воскликнула я против воли. — Правда, заочно. Ты ж у пруда стоял. Через дорогу дом тети Нади! Алиса сказала, что кошка, которую тетя Надя подкармливает, недавно окотилась. Я и объявление видела на доске у правления — с просьбой забрать котят.
— Я не могу. Он слишком маленький. Да я и не готов к новой ответственности пока…
Джек не смотрел на меня, упираясь в капот руками и даже бутылкой. На что намёк — на то, что с моими детьми готов только играть? Или я накручиваю себя, и весь этот разговор только о котёнке.
— Доставай. Я отнесу его обратно к кошке… Утром. Ночь пересидит в коробке. У меня их много! Если от страха не умер, не умрет и от голода. Давай вынимай!
— Да если б я знал как! Полить водой?
— Зверь! — прорычала я. — Живодер!
— Вынимай сама тогда!
— Зачем полотенце?
— Прочитал в сети, что можно положить его, и котёнок сам по нему выберется. Типа, по металлу и пластику когти скользят.
Я сунула полотенце в дырку — оказавшись накрытым с головой, бедняга ещё пуще разорался. Тогда я сложила полотенце вдвое и бросила под капот.
— Давай отойдём? — обернулась я к Джеку. — Дадим ему время сообразить, что к чему… У тебя есть что-то в машине? Ветровка? Худи? Свитер? Тебя уже зажрали… Или садись в машину… Хватит комарьё кормить…
Но он решил накормить меня — поцелуями. Без предупреждения. Или чтобы снова заткнуть. Я все сказала и в кляпе не нуждалась, нуждалась в другом. И он мне это дал или я взяла сама. Его — в свои руки, в сильные — натренированные в позе летучей мыши. Они удерживали меня на весь и сейчас в безвоздушном пространстве его объятий.
Поцелуи Джека становились все настойчивее, руки грубее. Плевать на футболку — растянет, выкину… Он спасал лицо от комаров на моей груди, и сердце окончательно остановилось. Что я делаю? Что позволяю делать? И чем все это мне грозит?
— Джек!
Будь ворот пошире, он бы вынырнул в него и поймал уже мои губы, но пришлось спустить к втянутому пупку и опуститься на колени. Ему. Он стиснул мою талию до размера осиной и прижался шершавой щекой к горячей коже живота. Вот и все, да?
— Я снова, Ясь, не знаю, что с тобой делать…
Я обхватила его голову руками, чтобы он не думал отстраняться от моего живота. Не нужно видеть сейчас моих глаз, чтобы понять, что я чувствую…
— Не знаешь? Двадцать два года назад тебя это не остановило.