Евгений, Джек, Женечка
Шрифт:
— И меня буди, — вмешался Джек. — Если сможешь, конечно — я сплю довольно крепко. Но если что-то потребуется, буди силой.
— Что мне может от вас потребоваться? — буркнул Ярослав и решил смыться.
— Вдруг захочешь сказать, что поедешь со мной в город.
— Не захочу, — бросил и ушел.
И Джек подскочил. Всучил мне свою кружку.
— Женя, пожалуйста… — прошептала я.
— Я просто поговорить.
И ушел, постучал в дверь комнаты моего сына, не открыл с ноги. Говорил довольно тихо, но все же перегородки
— Ярослав, давай поговорим по-взрослому?
Если бы во рту у меня был чай, точно б захлебнулась.
55. Ярик
— Зачем ты заставляешь мать нервничать?
— Как я ее заставляю? — сын не думал держать голос в узде. — Что я снова не так сделал?
Это был вызов, но я не могла еще ни выдохнуть, ни вздохнуть.
— Я понимаю, что тебе тут скучно. Без друзей и… — Последовала пауза, за которую мое сердце не сделало ни одного удара. — Без друзей, да. Мы как-то справлялись без ваших девайсов, но нас была большая толпа, и мы друг друга, грубо говоря, с песочницы знали…
— И маму? — из голоса сына злость не ушла.
— С ней мы вообще были соседями и поочередно таскали конфеты то из ее, то из нашего буфета. Ты ведь мать любишь? Не заставляй ее нервничать, а она нервничает из-за тебя…
— Я не заставляю.
— Заставляешь. И на работе у нее сейчас не лучший период. Давай хоть дома ее поддержим. Если ты завтра будешь со мной в городе, у нее одной головной болью станет меньше.
Ярослав молчал.
— Ну и дома можно не из-под палки все делать…
— Я делаю! Я все делаю! Я играл сегодня на гитаре. Доказать?
И снова почти крик. Теперь и в обществе Джека.
— Не надо мне ничего доказывать. Ты матери докажи, что ты взрослый и самостоятельный. Иначе она поседеет, зная, что ты один в Москве.
— Я не один буду, а с папой…
— Один. И ты прекрасно это знаешь. Отец на работе, а к тебе няньку не приставишь уже.
— Но вас же она ко мне приставила! — выкрикнул Ярослав зло, и я с опаской покосилась на спящую дочку.
— Я сам к тебе приставился! — не удержался на шепоте и Джек. — Оставь мать в покое!
— А вы меня оставьте в покое! Я вам не мешаю!
И снова пауза — я поседею до Москвы. Не мешает нам делать что?
— Знаешь выражение, покой нам только снится? Вот пока мать не будет за тебя спокойна, тебя в покое никто не оставит. Я так уж точно.
— А вы у нас надолго, что ли? — выдал наконец Ярослав мучивший его вопрос.
— Настолько долго, насколько потребуется. Ей тяжело одной, а ты не помогаешь.
— Что я не делаю? — голос Ярослава дрогнул. — С собакой гуляю, за котом убираю…
— А чашки со стола после чая не убрать? Отвалится у тебя что-то? Или тебе надзиратель всякую минуту рядом нужен? Самому не додуматься убрать…
— Женя, иди сюда!
Это у меня окончательно
— Мы, кажется, договорились, что ты не лезешь к моему сыну? — добавила быстро, поймав недовольный взгляд Сомова. — Вы так орете, что ребенка мне разбудите. И кот у вас уже под кровать забился. Я попросила тихий вечер, а ты что тут устроил? Иди разбирай диван. Я принесу тебе белье и подушку. И ты, Ярик, ложись быстро. И спать, а не играть до утра!
— Я не играл сегодня.
— Вот только не надо матери врать! — шагнул к двери Джек.
— Я не вру!
И снова в глазах Ярика слезы.
— Спи, пожалуйста, — прошептала я и прикрыла дверь, когда из нее наконец-то вышел Джек. Ему я сказала намного грубее: — Еще раз повысишь на моего сына голос…
— То что? — повысил его он, когда я не договорила.
— К матери поедешь, вот что!
Я сделала шаг к двери своей спальни. Довольно быстрый шаг и не один, но чертову дверь закрыть не успела — Джек ее перехватил. Профессионально сработал — меня тоже: хорошо, еще руки не заломил.
— Ты не будешь командовать, поняла?
Он говорил шепотом — довольно страшным. Во всяком случае, я впервые услышала такой его голос. А вот суженные глаза знаю давно — разозлила я его не на шутку.
— Это мой сын…
Хотелось сказать, что это ещё и мой дом, и я буду делать в нем, что считаю нужным… Но как бы это теперь не только мой дом…
— Который тебя ни во что не ставит. Теперь с твоей подачи он и на меня огрызаться начал.
— Ты заслужил!
— Молодец! — Джек отпустил меня и отступил к закрытой им двери. — Через годик он ноги об тебя вытрет.
В груди все сжалось, в глазах тоже.
— Твое-то какое дело! — с трудом удержала я голос на шепоте.
— Знаешь ли, мне есть дело до того, что творится в моей семье.
Он подчеркнул «моей» паузой, в которую я успела сглотнуть горькую слюну.
— Ты сказала мне в первый же вечер, что расписалась в своей некомпетентности как мать подростка.
— Ты тоже… Только что… Не смей без меня подходить к моему сыну.
Я проговорила это медленно, отделяя каждое слово секундной паузой. Джек тоже ответил не сразу — замер на стоп-кадре, потом выдал:
— Мне уйти?
Я зажмурилась. Не выдержала. Отвернулась. Он тоже. К двери. Я не стала его останавливать. Не хлопнул дверью. Один ребенок спит, а другой слушает через стенку. Значит, контроль над собой Джек не потерял. Значит, ушел с трезвой головой. Ну и пусть… Я сказала, что думала. Почему я должна была проглотить их разговор? Он не горькая пилюля и ничего не вылечит.
Но все равно горько. Очень. И больно — в груди, и глаза режет.
Я села на край кровати, почти мимо матраса, чуть ли не на деревянную раму. Смахнула со щеки черную слезинку — не водостойкая тушь, и я не слезостойкая. Не сильная, не умная — обыкновенная дура.