Евгений Шварц. Хроника жизни
Шрифт:
Почтальоны приносили Екатерине Ивановне телеграммы и письма:
«Всем сердцем горюю об утрате дорого друга, замечательного писателя, доброго чуткого мудрого человека, Евгения Львовича. Пусть Вас поддержит в тяжком горе память о его чистой светлой жизни, нежная любовь к нему множества известных и неизвестных друзей. Ваш Маршак».
«Сегодня я мысленно с вами. Целую и обнимаю вас = Заболоцкий».
«Дорогая, дорогая Екатерина Ивановна, как страшно начался этот год! Для меня лично потеря Евгения Львовича — огромное горе, от которого я никак не могу опомниться. С самой первой нашей встречи лет двадцать назад и до самой последней — в конце октября 1957 — я чувствовала и понимала, какой это необыкновенный, добрый, нежный и острый человек. Я знаю его стихи, я много раз слушала его рассказы, я видела, как сильно
Очень много друзей ушло из жизни, но потеря Евгения Львовича — одна из самых горестных, самых болезненных для меня.
Понимаю, чувствую, что должны пережить Вы. Дай Вам Бог силы и здоровья, не забывайте о себе, не забывайте, что Вы нужны друзьям.
Ваша Кальма».
«Милая, дорогая Катерина Ивановна, я очень хорошо знаю — по своей жизни — как мало значат в такие минуты слова. Но не могу не написать Вам, как всем сердцем разделяю Ваше горе. Ведь Евгений Львович был последнее время самым мне близким, хорошим человеком.
Помните, Катерина Ивановна, что я в любую минуту, когда это будет Вам нужным — буду счастлив хоть чем-нибудь оказаться Вам полезным.
Ваш Г. Козинцев».
«Скорблю, что болезнь помешала мне отдать последний долг большому писателю и прекрасному человеку = Ахматова» (21.1.).
«9. II.58. Москва.
Дорогая Екатерина Ивановна!
Только теперь я узнал о том ужасном несчастьи, которое постигло Вас и всех любящих дорогого Евгения Львовича. Примите от всех нас самое горячее соболезнование постигшему Вас тяжелому горю. Будьте мужественны и берегите свое здоровье.
Ваш Д. Шостакович».
«Я приехал проводить Шварца в последний путь, — писал Л. Малюгин. — Пробиться к мертвому Шварцу было невозможно. Гражданскую панихиду устроили почему-то не в большом зале писательского клуба, а в маленькой комнате. Кто-то из похоронной комиссии оправдывался: не ждали, что придет столько народа.
Я ехал в автобусе с мертвым Шварцем и думал о том, что он прожил жизнь трудную, но счастливую. Он не знал суеты, все его дела, мысли, интересы были отданы литературе. У него были произведения сильные, средние и просто слабые, но не было ни одного, написанного по расчету, в угоду обстоятельствам времени. О нем можно было говорить разное, но никто не мог упрекнуть его в неискренности. Он ни разу в жизни не солгал в искусстве, никогда не приукрашивал, ни разу не покривил душой, не слукавил… Слово «Бессмертие» — торжественное, Шварц боялся таких слов. Но что может быть радостнее для художника, когда его творения выдерживают проверку временем, когда они волнуют не только современников, но и потомков».
И лучше всех, повторюсь, понял Евгения Львовича и его творения Евгений Калмановский: «Евгений Львович работал. Работал, а практичности настоящей в себе не развил. Все гордость какая-то. Мало просил, мало имел. Занят был смыслом жизни, видите ли. Не растянул главное на десятки пьес, а собрал в шесть-семь. Кроме всего прочего, не так писал, как принято вчера. Не так, как надежно сегодня. Не так, как здравые умы рассчитывали на завтра. Избрал совершенно отдельный способ литературного творчества…
Вопреки само собой заведшемуся мнению, надо сказать, что искренность — редчайшая писательская способность. Говорю о способности, создавая отделившееся от тебя Произведение, открывать на письме именно то, что действительно волнует тебя, и именно так, как волнует, как переживается. Подавляющее большинство делает литературу — кто лучше, кто хуже — или подхватывает то или иное приманчивое, уже сложившееся направление мыслей, стараясь ему соответствовать. За всеми петлями сказок легко узнаем, слышим, видим самого Евгения Львовича. Он не отступает от себя. Он такой, какой есть…
Сколько людей во всех странах нашей Земли ходят вокруг да около главного. Мимоходом неловко, но уверенно отхватывают какие-то случайные кусочки и придают им сугубый вес в сочинениях. Другие соответственно температуре своего организма навевают нам литературные сны, слегка поглаживая наличную реальность с бодрым, задумчивым или скорбным выражением лица. Шварц же, дойдя, засмотрелся в самую суть и редко отрывал
А примерно в это же время в одном из своих писем (22.3.58) Вера Панова писала: «Всё на свете лучше, чем эти расставанья, когда ушедший человек уносит с собой кусок души и жизни. Но что делать, лично моя жизнь вся изрыта как ямами этими разлуками, и что обманывать себя — и для нашего поколения начался театральный разъезд, и сейчас вот ушел до времени (шестьдесят один год ему был) Евгений Львович — умница, душа, может быть — первый писатель нашего времени (очень может быть, что так, если знаешь «Дракона» и «Тень»), ушел, как говорится, в расцвете таланта, в полной душевной бодрости и работоспособности, — но сосуды лопались как стеклянные, это было ужасно, он был обречен, и все это знали». (Воспоминания о Вере Пановой. — М. 1988).
Ни один писатель не может быть равнодушным к славе. «Помню, зашел у нас со Шварцем как-то разговор о славе, — вспоминал Л. Пантелеев, — и я сказал, что никогда не искал её, что она, вероятно, только мешала бы мне. «Ах, что ты! Что ты! — воскликнул Евгений Львович с какой-то застенчивой и вместе с тем восторженной улыбкой. — Как ты можешь так говорить! Что может быть прекраснее… Слава!!!»».
Мне думается, что Шварц преуменьшал свою известность. Уже при жизни его детские пьесы шли во всех ТЮЗах и Кукольных театрах страны, на утренниках многих Драматических театров. Несколько спектаклей по его пьесам были поставлены в Европе. Почти всё, что им было написано, даже «Дракон», за исключением «Голого короля» да нескольких драматических опытов, вроде первой пьесы, которой он даже не дал названия, или «Острова 5 К», «Нашего гостеприимства», «Телефонной трубки» и некоторых других, более мелких, уходило в печать, чуть ли не сразу по написанию. Его повести и сказки переводились на многие языки, в том числе даже китайский. Когда эти книжечки доходили до него, он дарил их с автографами, написанными латинским алфавитом. Например, Владиславовичу Глинке — на «Snehova kralena» (Прага, 1948): «Slavnomy Glinke ot slavnogo Jeni Svarca. 29.IV.54.», или первому исполнителю Дракона Льву Колесову — на «Первокласснице», изданной в Праге (1953): «Dragoi Leva! Budь zdorova! Igrai mnogo, Esh minoga, Pei, no w meru. Kak podobaet pionera. Daru eto proiswedenie w denь waschego porfennogo, Zoi denigoi. E. Swarz. 15.11.53» и т. д.
Но не случайно Жан Виллар заметил, что «слава венчает драматурга посмертно». И как бы Евгений Львович удивился и обрадовался бы всемирной славе, которая пришла к нему посмертно. Сейчас его имя встало в один ряд с именами Перро, братьев Гримм, Андерсена. В последние годы вышло довольно много его однотомников, в которых появляются забытые его пьесы; и даже четырехтомник (а ещё в 1996 году — на его 100-летие — нам не удалось «пробить» его трехтомник).
Вышла на экраны «Марья искусница», то есть даже Союздетфильмом он был признан «хорошим» писателем. Поставлены его «Голый король», «Приключения Гогенштауфена» и «Одна ночь». Пьесы «Снежная королева», «Тень», «Сказка о потерянном времени» и «Дракон» экранизированы. Причем, «Обыкновенное чудо» — дважды: кинематографическом и телевизионном вариантах, а «Сказка о потерянном времени» — в игровом и мультипликационном. А киносценарии «Золушка», «Первоклассница» и «Дон Кихот» играют на сцене.
В Остраве (Чехословакия) «Обыкновенное чудо» превратят в оперетту, а в Польше «Тень» — в мюзикл «Человек и Тень». Опера Анат. Бычкова по «Голому королю» была поставлена в Академическом театре оперы и балета им. Абая (Алма-Ата, 1980), а Тихона Хренникова — в петербургском Театре оперы и балета им. М. Мусогского (1981), мюзикл О. Хромушина был показан по питерскому телевидению в 1992 году и т. д.
Но более других привлекала композиторов «Снежная королева». М. Раухвергер по ней написал балет-оперу, который в 1969 году был поставлен Большим театром; оперы по этой пьесе напишут А. Флярковский и Г. Портнов, назвавший свою оперу «Вы проиграли, Советник!». Но больше всего по «Снежной королеве» появилось балетов — В. Берянкова (1967), Ж. Колодуба (1985), Т. Мансуряна, поставленный в Донецке (1990), К. Тушенка (Душанбе, 1990) и С. Баневича (1991). Операми стали «Красная Шапочка» (М. Раухвергер), «Тень» (Ф. Гейссер), «Обыкноенное чудо» («Повседневное чудо» Г. Розенфельда) и т. д.