Евгений Шварц. Хроника жизни
Шрифт:
Ночевали мы у одного из наших носильщиков. Звали его Коля. В большой комнате поставили для нас три кровати. Одну — постлали на столе. Всего, как видишь, четыре постели на шестерых. Я, к счастью, спал один на кровати.
Коля был нашим другом, проводником, поклонником, не хотел брать с нас деньги. Целый день мы пробыли на Казбеке. Ходили в горы, гуляли по шоссе. Но гору Казбек не видели. Она стояла в облаках все время. Раз открылась ночью — и снова спряталась. Кругом — голо. Скалы, горы со снегом. Видели Шат-гору, которая спорила с Казбеком.
На следующий день понедельник сказался в
Сначала — страшная путаница впечатлений. Туристы позади поют. Саянов рядом читает вслух стихи. Шофер впереди волнуется, встает, заглядывает куда-то. А виды кругом — поразительные. Машина ползет все выше и выше. Снеговые пятна уже ниже нас. Дорога так извилиста, что Крымские и Кавказские виражи кажутся пустяками. На вершине, на Крестовском перевале — холодно, голо, строго. Но вот мы пошли вниз по знаменитому Млетскому спуску. Внизу, далеко на версту — зеленая долина, леса, а мы все ещё в полосе холода.
Вдруг после одного поворота необычайно приятно запахло цветами. В лицо повеяло теплом. Мы очутились на юге. Теперь все кругом стало зелено, мягко. Тем дальше, тем больше. Повторяю — давно я так не был счастлив. Деревни с плоскими крышами, со средневековыми башнями, развалины крепостей, и леса, леса, леса, цветы. Юг. И не выжженный юг, а роскошный. Очень тут хорошо, Котик. Мне стыдно было, что тебя не было. Ночью въехали в Тифлис, где стоит небывалая жара. (Это письмо я пишу тебе голым). Здесь нас ждали номера в гостинице Палас. Мы по трое в номере.
Завтра выезжаем отсюда дней на десять. Едем в Гори, в Боржом, в Бакуриани, в Колхиду, в Аббас-Туман, в Понт, в Батум (где будем смотреть чайные плантации) и обратно в Тифлис. Буду писать тебе отовсюду, где только есть почта. Покупаем дорожные мешки. Чемоданы бросаем здесь.
Тифлис очень хорош. Особенно — старый. Узкие улицы. Маленькие дворы, похожие на комнаты, в зелени. Дома друг над другом, дома над рекой. Масса лавчонок («шапочная Гриша», «АзЯтский пАртной» и тому подобное, знаменитые «воды под руководством Лагидзе». Лагидзе — настоящая знаменитость. Его звали на Украину наладить воды там.) Персики (еще не спелые). Арбузы. Мороженое. Кормят нас роскошно, но банкетов — никаких. Мы отказались. Потом.
С продажей сценария — пока довольно неясно. После возвращения в Тифлис мы едем во второй тур поездок. Попадем к потомкам крестоносцев — к хевсурам. Я их видел двоих — они одеты в одежды, вышитые бисером. На спине и плечах — кресты. В музее я видел их кольчуги. <нрзб>, мечи. К ним поедем верхом. Боюсь, что раньше десятого сентября отсюда не выехать. Неудобно. А главное, очень уж интересно. В Армении нас ждут очень.
Спутники мои — люди легкие и веселые. Отношения пока прекрасные. Меня за что-то прозвали Аббас-Туман. Говорят, что я голый — вылитый Аббас-Туман. А это такой город.
Котик, мне портит все это, что тебя со мной нет.
Прости, что письмо такое сумбурное. Хочется тебе все рассказать.
Котик — какая жара! Здешние жители стонут, а я в общем ничего, только мокрый. 35° в тени! Пиши! Пиши длинно, пиши все время! Целую тебя. Твой Женя».
Кое-что в этом письме требует пояснения. Во-первых, причем тут понедельник? Писатели выехали из Ленинграда в понедельник 22 июля. А по народному поверью в понедельник не следует начинать новое дело, — удачи не будет. Но, по-моему, все те препятствия, которые возникали у группы, Евгению Львовичу доставляли только удовольствие. Во-вторых, о жаре. «Заря Востока» сообщала в те дни: «Если в Тифлисе 1 августа температура была ровна 39,2 градусов, а в ряде мест по Закавказью наблюдалась ещё более высокая температура», то вскоре — «с 7 августа в Закавказье начали проникать сравнительно холодные полярные массы воздуха», дальнейшее путешествие писателей было гораздо приятней.
В-третьих, готовясь к поездке, Шварц переделал «Клад» на грузинский лад в сценарий и переименовал Птаху в Маро, чьим именем его и назвал. В фонде Е. Л. Шварца в РГАЛИ он существует; возможно, и в архиве грузинской киностудии, — тоже. Но датирован он ошибочно 1933 годом. Потому что сценарий по «Кладу» для Ленфильма писался в 1934-м, а «Маро» — ещё позже. Сведения о постановке «Маро» появились даже в печати. «По Госкинпрому Грузии в этом году будут пущены в производство только два современных сюжета, — сообщал журнал «Искусство кино» уже в 1936 году (№ 5), — «Колхида» по одноименной повести Паустовского и для детей «Клад» — экранизация одноименной пьесы Шварца». Был назначен даже режиссер — С. Токашвили. Но до съемок дело так и не дошло.
И в-четвертых, об Аббас-Тумане находим некоторое объяснение в воспоминаниях участника этой поездки Александра Штейна. «В тридцать пятом году несколько ленинградских литераторов, — писал он, — путешествовали по Грузии, были в Аббас-Тумане, и в названии этого грузинского горного курорта Женя почему-то услышал нечто схожее со сказочным заклинанием, что-то вроде «сезам откройся» из сказки про Али-бабу и сорок разбойников. И мы играли с ним всегда при встрече в «Аббас-Туман», и, услышав это его восклицание, я, изображая верноподданного, бросался и открывал перед ним дверь».
Павел Антокольский и Тициан Табидзе, надеюсь, не требуют комментария, а В. В. Гольцев — в ту пору довольно известный критик, занимающийся грузинской поэзией. Предпоследний владелец Дарьяльского ущелья, крупный грузинский прозаик, о котором идет речь, это — Александр Казбеги (1848–1893).
«4/VIII
Дорогой мой Котик! Приехали вчера в Боржом. Узенькая долина в 150 метров. Кругом горы, скалы, водопады. Попробовали боржом из источника, теплая, негазированная вода. Воняет серой и железом. Пить невозможно. Сейчас едем в Бакуриани — горный курорт. Вечером вернемся обратно.