Евгения, или Тайны французского двора. Том 2

Борн Георг Фюльборн

Вор попробовал повернуть пуговицы, которые находились на передней стене шкафа и которые, будучи верно поставлены, открывали замок.

Но в комнате было темно, так что вор не мог рассмотреть маленькие знаки на пуговицах, по которым их устанавливали. Он подкрался к окнам, опустил зеленые занавески и затем зажег канделябр.

Кто был этот вор, не только знавший расположение всего во дворце, но и способный оценить опасность, которая в то время грозила его обитателям от населения Парижа? На нем было простое платье, именно такое, которое делало его похожим

на человека из непривилегированного класса, ничто не обнаруживало в нем знатного, бриллиантами и орденами украшенного придворного! Его дорожная кепка с широким и большим козырьком была низко надвинута на лицо с бородкой, совершенно такой, какую носил император.

Когда канделябр распространил достаточный свет, лицо вора приняло довольный вид – теперь он мог хорошо рассмотреть сложный механизм и воспользоваться своим знанием.

Он вынул из кармана ключик и не заметил того, что вместе с ним вытащил из кармана маленькую изящную карточку, которая неслышно упала на ковер.

Затем он быстро подошел к шкафу, повернул бесчисленное количество пуговичек и скоро установил их правильно; украшение, скрывавшее замок, отскочило, и показался блестящий кружок, в котором находилось отверстие для ключа.

Быстро отворил он тяжелую дверцу, которая без шума повернулась на петлях. Перед ним открылись многочисленные отделения шкафа. В одном из них стоял большой серебряный ящик – это была шкатулка императрицы.

Ключ от нее находился у Евгении! Ключ был ему не нужен, так как он мог взять с собой всю шкатулку. Однако она показалась ему очень большой и тяжелой; он опасался, чтобы она его не выдала, так как трудно было пронести ее незаметно.

Но он не долго думал.

Замок серебряного ящика не велик; ему легко будет его оторвать, если он проденет между крышкой и стенкой ящика какой-нибудь тонкий и твердый предмет.

Такой предмет и искал он теперь глазами, но нашел только ножик из слоновой кости, который сломался при первой же попытке.

Кроме того, он не мог долго оставаться, так как через несколько часов отправляется поезд, который должен был умчать его на юг.

В этот миг он заметил в одном отделении шкафа пачку банковских билетов, перевязанную бумажной лентой. На ней была надпись:

«240, 000 франков. Государственная казна».

Находка была столь же неожиданна, сколь прибыльна.

Он спрятал эту пачку в одном из своих карманов.

Теперь жадность его еще более увеличилась.

– Завтра все погибнет и будет слишком поздно! Я хочу первый позаботиться о себе! Императрица давно уже сделала своих овец недойными, почему же и мне не позаботиться о себе. Глупец тот, кто не пользуется этими днями. Как они поют и кричат! Осторожность! Главное, осторожность!

Вор не довольствовался деньгами из государственной казны; он надеялся, что в серебряной шкатулке находилась более значительная сумма; но шкатулка оказалась гораздо крепче, чем он полагал, она противилась всем усилиям алчного вора.

В то время как он еще соображал,

каким образом всего безопаснее и вернее овладеть деньгами из шкатулки, он услышал, что кто-то отпер дверь в библиотеку.

С необыкновенной быстротой и ловкостью погасил он канделябр; затем нашел железную дверь кассовой комнаты, достал из нее ключ и запер ее на замок.

Теперь нельзя было застигнуть его на месте, где он находился.

Осторожно взял он тяжелую шкатулку из шкафа и запер дверцу. И здесь он тоже вынул ключ. Затем, спрятав шкатулку под дорожное пальто, он стал прислушиваться у двери.

Вошедший в библиотеку был, вероятно, один из камердинеров императрицы.

Что ему нужно было в комнате? Не выдал ли себя вор каким-нибудь образом в то время, когда входил.

Невозможно. Он осторожно пришел во дворец и сперва убедился, что его никто не мог видеть при входе, что никого не было в этом флигеле.

Вор едва переводил дух, так напряженно следил он за шумом в соседней комнате.

Камердинер, казалось, вносил в библиотеку какие-то ящики или сундуки и ставил их возле окна; он не приближался к железной двери, за которой стоял вор и с возрастающим нетерпением ожидал удаления лакея; расстояние до вокзала железной дороги было весьма значительно.

Наконец камердинер оставил комнату.

Вор вздохнул свободнее.

План его еще мог исполниться. Еще можно было поспеть к поезду и утром уже быть далеко от Парижа вместе со своей добычей.

Он слышал, как заперли выходную дверь и в библиотеке стало тихо.

Быстро пустился он бежать. Железная дверь вмиг была отворена и потом заперта. Затем он прошел через темную пустую комнату. У наружного входа было тихо; камердинер удалился.

Тихо и осторожно отпер он дверь в коридор и через несколько минут оставил Тюильри, унося украденные деньги.

XXIX. БЕГСТВО ИМПЕРАТРИЦЫ

Яркое пламя восстания пылало в Париже. 4 сентября вся столица объявила республику, между тем как – «испанка», как называла Евгению толпа, оставалась в Париже.

Скоро Лион и другие большие города последовали примеру сенского Содома и также подняли красное знамя.

«Республика! Да здравствует республика! Долой императрицу!»

Такие крики слышались в той части Франции, которая еще не была занята немцами. Народ надеялся республикой спасти себя и свое отечество.

Республика была лозунгом, за который вся нация схватилась вдруг с воодушевлением; она нуждалась в таком слове, чтобы снова стать на ноги; французы ликовали, как будто республика вела за собой победу, лавры, спасение.

Это было нечто новое, а французы, как известно из истории, жаждут новинок.

Как некогда парижане называли супругу Людовика XVI, несчастную Марию Антуанетту, «австриячкой» и проклинали ее, так теперь народная ярость и ненависть обратились на испанку.

Когда Олимпио Агуадо напомнил императрице в молельне замка Мальмезон о тюрьме Тампль, Евгения не думала, что эти слова так скоро оправдаются на деле.