Эвис: Заговорщик
Шрифт:
— Чем разрушила-то?
Она посмотрела на меня, как на юродивого:
— Отец дал слово, что отдаст замуж свою дочь. Дочь пропала. Значит, помолвка сразу же расторглась, а лавка и товар остались жениху, чтобы тот молчал!
— С этим более-менее понятно. Но убивать-то зачем?
— Если меня не видят соседи, значит, свадьбу сыграли чуть раньше, чем собирались, я сразу же уехала к мужу и У ОТЦА ВСЕ ХОРОШО! Зато если я вернулась домой, да еще с разбитым лицом, значит, супруг меня избил до полусмерти и выгнал! А за что девушку выгоняют из дому сразу после свадьбы?!
— Но ведь ссильничать-то тебя не успели! — с хрустом сжав кулаки, рявкнул я.
Майра горько усмехнулась:
—
Несмотря на то, что все это рассказывалось тихим голосом, в глазах девушки бушевал такой пожар из чувств, что я испугался. Нет, о том, что она не раз и не два помогала мне справиться с отчаянием, и поэтому надо бы ответить тем же, я не вспоминал. Просто почувствовал, насколько ей больно, и, неожиданно для самого себя приподнял правую руку. А Майра, не задумавшись ни на мгновение, тут же скользнула под нее и уткнулась носом в мою грудь. Правда, даже после этого все равно нашла в себе силы завершить свои объяснения:
— В общем, мать, которая готова за свою дочь на все, что угодно, мне нравится намного больше, чем такие родители, как мои…
Трясло ее жутко. Поэтому я прижал ее к себе и начал ласково поглаживать по волосам и спине:
— Я не считаю тебя чудовищем! И во многом понимаю арессу Тинатин. А еще и сам не так уж и сильно следую этим самым неписанным законам, которые, как оказалось, определяют жизнь не только благородных, но и купечества. Посуди сама: я — арр из пусть и Странного, но Старшего рода. Но мне плевать, что ты купеческая дочка, Генор простолюдин, а Рык вообще пес: я считаю вас частью своей семьи и готов ради вас на все!
— Я почувствовала ваше отношение к ним еще тогда, когда вы меня лечили… — еле слышно прошептала Майра. — Потому, сбежав из дому, пришла к вам. И лягу костьми, но сделаю все, чтобы всегда быть рядом.
— Знаешь, каждый раз, возвращаясь из Дуэльной школы, я стараюсь подойти к особняку с подветренной стороны, чтобы издалека унюхать запах твоей выпечки… — продолжил я говорить, ибо девушку продолжала колотить нервная дрожь. — У забора меня всегда встречает счастливое повизгивание Рыка. Потом, если Генор не спит, я радуюсь его рукопожатию и довольному кряхтению. А когда во двор выбегаешь ты, все то, что меня волновало до этого момента, словно на время отодвигается, а на душе становится тихо и спокойно.
— Мне тоже спокойно, когда вы дома… — шмыгнув носом, призналась она. — А когда вас нет, я не нахожу себе места…
— Кстати, Майра, у меня к тебе важное поручение! — предельно серьезным тоном сказал я, наткнувшись взглядом на аккуратно заштопанную дырку на ее порядком истрепавшемся платье. — Эта охота выдалась очень удачной, и даже с учетом того, что пятьдесят золотых придется отдать ростовщикам, денег останется порядочно. Поэтому сегодня, когда я уйду на вечернюю тренировку, ты отправишься по лавкам. Одеваться…
Что меня всегда восхищало в Майре, так это непоколебимая уверенность в моем праве распоряжаться ее судьбой. Любое приказание, совет или даже намек она принимала и душой, и сердцем, не оставляя в них ни уголочка для сомнений. При этом назвать ее глупой или наивной у меня бы не повернулся язык — девушка обладала очень острым умом, и в житейских вопросах часто находила правильные решения куда быстрее меня. Кроме этого, меня поражала ее способность мгновенно перестраиваться на рабочий лад с любого другого, невероятная обстоятельность и предельная добросовестность.
А еще Майра как-то умудрялась чувствовать самые незначительные оттенки моего настроения. И не только чувствовать, но и находить идеальные способы возвращать мне утерянную веру в себя, мягко гасить раздражение или злость. Да что там злость — через два месяца после ее недолгого ареста, в середине зимы, когда основная масса благородных разъехалась по манорам, а разбойники отправились проедать награбленное за теплое время года в города, я очередной раз оказался на грани потери лица. Тогда, промотавшись по лесам десятины четыре и не заработав ни золотого, я вдруг понял, что до весны мы не доживем. Продавать родовое оружие или драгоценности я был не готов, поэтому сунулся к ростовщикам, которым тогда был должен больше шестисот золотых, и получил отказ. А когда вернулся домой, мрачный, как грозовая туча, и, поднявшись к себе, завалился на кровать, то услышал, как открывается дверь, увидел Майру и выплеснул на нее все свое отчаяние.
Выслушав мой монолог, девушка, пожала плечами и сказала, что не видит никаких проблем заработать монетку-другую, и попросила принести из родового тайника самое крупное кольцо из тех, которые там имеются. А когда я выполнил просьбу, надела его на палец, закрыла лицо вуалью от дорожного костюма, выкопанного в сундуках с траченным молью тряпьем, и предложила использовать себя в качестве подсадной утки в охоте на все тех же разбойников, только промышляющих в столице. И на протяжении двух с лишним десятин каждую ночь изображала лилию, забытую подвыпившим хозяином невесть где и пытающуюся добраться до дома…
Слегка расстраивало только одно — девушка, моими стараниями переставшая считать себя вещью, решила, что та жизнь, которую ей подарила Пресветлая, закончилась на Пепельной Пустоши. Соответственно, теперь она целиком и полностью принадлежит тому, кто дал ей вторую, то есть, мне. И напрочь отказывалась менять эту точку зрения. В результате такого выверта сознания Майра делила все окружающее на две категории — нужное для того, чтобы сделать мою жизнь комфортнее и уютнее, и все остальное. Соответственно, первым пользовалась, а второе не замечала.
Уборка, готовка, стирка и все остальные домашние хлопоты, вместе взятые, следовали тенью [2]. А роль застрельщика [3] играло желание радовать мою душу так, как требовалось мне.
В общем, доверял я ей действительно, как самому себе. Поэтому, когда придавливала грусть или ныло сердце от тоски по родителям, я вваливался к ней в комнату, падал поперек кровати, клал голову на ее живот и целыми стражами невидящим взглядом смотрел в потолок. Или рассказывал, какими они были. Мог… нет, всегда получал удовольствие, обсуждая с ней свои планы и мечты, или выговариваясь, когда душа требовала чьего-то участия. Не стеснялся обсуждать даже девиц из заведения матушки Оланны. И настолько ценил искреннее участие ключницы, что, не задумываясь, при любой возможности отвечал тем же…