Эволюция военного искусства. С древнейших времен до наших дней. Том первый
Шрифт:
Чтобы удержать солдат в своих руках, начальникам оставалось одно средство — все, что находилось позади первой рассыпанной цепи, собирать в колонны. Колонна, по сравнению с рассыпным строем, имеет обратные свойства. Коллектив чувствуется сильнее, задние шеренги подпирают передние, человек в колонне духовно растворяется, теряет свою индивидуальность, легче поддается управлению, точнее исполняет команду, легче дисциплинируется. Французский офицеры, бывшие не в силах удержать солдат в развернутом строю, вскоре, как только явился некоторый авторитет, оказались в силах поддерживать в колонне порядок, вести колонну в сфере неприятельского огня и бросать ее в атаку.
Революционный энтузиазм нашел новые формы для боя; стрелковую цепь, в которой можно было предоставить стрелку самостоятельность, использовать его заинтересованность в успехе боя, делавшую его дерзким и находчивым; в роты было роздано некоторое количество нарезных ружей, у которых скорострельность, по сравнению с гладкоствольными, была ничтожна, но которые допускали возможность производства меткого выстрела, избиения неприятельских начальников в линейном строю на выбор; и за этой стрелковой цепью маневрировали, собирались и бросались в атаку колонны. Те же солдаты, которые, рассыпавшись,
Колонна явилась прекрасным средством для получения численного перевеса в пункте удара в 4, 6 и 10 раз. В эпоху линейной тактики вопрос о численном перевесе не привлекал к себе особого внимания; и в тактике, по примеру Лейтена и Росбаха, отдавалось, преимущество небольшой, подвижной и гибкой армии, способной к быстрому маневру, перед большой, но неуклюжей армией; и сами полководцы часто не учитывали значения сосредоточения всех сил на поле сражения. Начиная же с французской революции и в теории, и на практике количественному переведу на решающем участке поля сражения начинают придавать исключительное значение. Особенно важная задача управления состояла теперь в том, чтобы обеспечить этот численный перевес. Когда колонна воскресила яростную атаку ландскнехтов, начали учитывать и моральное давление на противника, которое производила сомкнутая глубокая масса пехоты, неудержимо продвигавшаяся вперед; зародилась ударная тактика. Провозглашение значения числа явилось логичным выводом из перехода революции к массовым армиям.
Если комбинация стрелковой цепи и колонны органически вылилась из нового солдатского материала, наполнившего полки республики, то надо признать, что процесс усвоения новой тактики в значительной степени был подготовлен и руководился предшествующими достижениями французской военной мысли — трудами Фолара и его школы и развившейся около них полемикой. Даже устав 1791 года, при всем своем линейном направлении, в угоду противной стороне, включил построение одной батальонной сомкнутой двухвзводной колонны из середины [217] , без обозначения смысла этого построения. Это построение было широко использовано армиями революции и Наполеоном, как колонна для атаки.
217
Линейный боевой порядок широко пользовался для эволюции взводной разомкнутой колонной, а сомкнутую колонну допускал только как переходную форму, при развертывании фронта к голове движения.
Артиллерия. Колоссальное увеличение численности революционных армий шло почти исключительно путем увеличения пехоты; процент кавалерии и артиллерии в армии резко понизился. В конце Семилетней войны на 1000 штыков приходилось 6 или 7 пушек, в революционных же армиях — всего 1 пушка, редко 2. Зато артиллерия подверглась коренной реорганизации. Раньше тяжелая материальная часть вывозилась в бой обывательскими запряжками, не могла маневрировать и действовала все время с одной позиции, за исключением полковых пушек, которые пехота таскала со времен Густава-Адольфа на руках. Грибоваль облегчил систему (орудие, лафет, передок) 8-ми фунтового орудия с 90 пудов до 73 пудов, 4-х фунтового — с 60 до 46 пудов [218] ; были сформированы запряжки — четверочные из артиллерийских лошадей с солдатами-ездовыми. Батареи получили возможность двигаться полем, вне дорог. Каждая дивизия Карно получила две батареи, а полковые орудия были изъяты. Новые батареи маневрировали на коротком расстоянии галопом, с посадкой части прислуги на подручных лошадей орудия и следовавшего за ним зарядного ящика. Явилась возможность сосредоточивать батареи к пункту, где намечались благоприятные условия для нанесения удара; артиллерия в широкой мере стала пользоваться внезапностью, выскакивая на дистанцию картечного выстрела против неприятельских флангов или свернувшейся в каре, для отражения кавалерийской атаки, пехоты. Только с французской революции артиллерия стала в полном смысле слова родом оружия, совершенно милитаризовалась. Наполеон прекрасно использовал эту подвижность артиллерии и развил тактику сосредоточения артиллерийских средств к пункту удара, для чего обеспечивал себе сохранение достаточного артиллерийского резерва. При борьбе в Западной Европе Наполеон ограничивался 1 1/2 –2 орудиями на 1000 штыков (Ваграм 1809 г. — 395 орудий на 180 тысяч — максимум артиллерии), но, предпринимая поход в Россию, ввиду многочисленности и организованности русской артиллерии, а также упорства русской пехоты, увеличил количество орудий до 3–3 1/2 на 1000 штыков.
218
Liskenne et Sa'uvan. Biblioth`eque militaire, том V, труд Гибера об артиллерии 1770 г. Дальность действительного огня определялась Гибером (стр. 446) ядром 4 фунтов в 350–400 сажен, 8 фунтов в 400–450 сажен, картечью — до 150 сажен 4 фунтовой пушки и до 200 сажен — 8 фунтовой пушки. При применении более крупной картечи, сторонником коей был Наполеон, дальность картечного выстрела еще возрастала.
Таким образом, революционная эпоха сильно сократила число орудийных жерл в армии, но дала им несравненно более сильную организацию. Подвижная артиллерия эпохи революции и Наполеона мало обременяла маневрирование армии и много существеннее влияла на результат боя, чем раньше. Из позиционного оборонительного средства артиллерия переродилась в могучее орудие атаки.
Напряженность боя. Бои революционной эпохи отличались значительно меньшей кровопролитностью, чем бой периода господства линейной тактики. Центр тяжести боя был перенесен на действия рассыпного строя. Рабы и парии, в твердых рамках сомкнутого строя армии Фридриха Великого, были способны перенести сильнейшую опасность, выдержать больший процент потерь, чем проникнутые энтузиазмом борцы за революцию, не имевшие опоры в могучей воле коллектива, в «чувстве локтя», в жестокой дисциплине, в традициях постоянной армии: тогда как в Семилетнюю войну у пруссаков и русских, иногда и у австрийцев, части, потерявшие 50 % убитыми и ранеными, при благоприятных обстоятельствах продолжали
Это различие напряженности боя революционных армий и армий старого порядка станет еще более разительным, если мы обратим внимание на то, что страшные кровопускания Семилетней войны были сконцентрированы в пространстве и времени. Столкновение двух армий в эпоху линейной тактики занимало 1–2 часа времени и происходило на тесном участке 2–3 квадратных верст. В эпоху революции боевая операция растягивалась часто даже на 2–3 дня; нормально развитие мощи натиска революционной армии до решения требовало 5–6 часов. Бой стал в 3–4 раза продолжительнее. И одновременно сражение растянулось на значительно большем фронте, достигавшем 20 верст; участки местности, считавшиеся по своей пересеченности или закрытости недоступными для линейного порядка, теперь стали особенно охотно использоваться для боя и обходов французскими войсками.
Рассрочка усилий во времени и пространстве отражает, между прочим, слабость командования. Расплывчатость революционной тактики объяснялась отчасти недостаточной уверенностью и авторитетностью начальников, а отчасти вызывалась к жизни и новыми данными военного искусства — ведением боя из глубины и появлением самостоятельных дивизий.
Дивизии. В тактике переход к новым формам диктовался, в окончательном результате, не соображениями теоретиков, а необходимостью; точно также революционные армии, толкаемые нуждой, сделали новый шаг вперед и в стратегии. Массовые армии, выставленные революцией, получили только очень скромный обоз. Революция была богата только людьми. Даже при Наполеоне, когда к 1806 году количество повозок в частях было усилено, французский полк все же располагал в 6 раз меньшим обозом, чем прусский. Это уменьшение было произведено отнюдь не только за счет сокращения офицерского комфорта: приносилось в жертву, многое ценное и для солдата. За прусским пехотным полком на 60 вьюках возились палатки для всех солдат. У французов не было палаток, не было и на чем их возить. В этих условиях бивакирование под открытым небом являлось допустимым для французских войск только в исключительных случаях, по боевым условиям. Нормально же революционная армия имела ночлег не в общем выравненном лагере, как армии старого режима, а квартировала по селениям, рассредоточиваясь по дивизиям.
Деление армии на дивизии до революции могло иметь только второстепенное значение, так как вся армия располагалась на ночлег совокупно: только для затруднения поисков неприятельских мелких партий, на путь коммуникации, от значительных сил влево и вправо выделялось по боковому отряду. Теперь вся армия стала собираться только к бою, на походе же и на ночлеге она расползалась по дивизиям, и это подразделение, а также введенная впоследствии группировка в армейские корпуса, получила очень большое значение. Новая армия на отдыхе располагалась на значительном фронте, но это не был кордон, опиравшийся на укрепленное расположение отдельных разбросанных частей, к которому иногда обращался старый режим. Отдельная дивизия, в случае неприятельской атаки, должна была или выдерживать бой до подхода других частей, или своевременно с боем отойти к другим частям. Эту тактику, примененную революцией, уже предлагает Гибер, усматривавший в разделении сил и сосредоточении перед боем благодарную задачу для полководца. Новая тактика, с отделением фланговых дивизий и корпусов от центра армии иногда на целый переход, потребовала, разумеется, гораздо более ответственных и самостоятельных лиц на постах начальников дивизий, бывших до того лишь передатчиками распоряжений командующего армией. Эти частные начальники, доросшие до самостоятельной работы в области тактики, способные к проявлению тактического почина, не были известны войскам старого режима и родились с революционными армиями.
Снабжение. Расположение на ночлег квартирным порядком, неприемлемое для ищущего случая дезертировать солдата вербованных армий, вполне допускалось моральными качествами революционного солдата, которого не было оснований изолировать от гражданского населения; оно являлось необходимым, чтобы разрешить задачу его прокормления. Вследствие беспорядка в администрации тыла, продовольственные магазины у французов часто оказывались пустыми, не хватало транспорта, полевое хлебопечение не налаживалось. Поэтому, принципиально не посягая на магазинную систему, пришлось в широкой степени использовать местные средства. Полк, получивший участок селений, распределял на ночлег по домам офицеров и солдат; к квартирохозяину предъявлялось требование — не только уложить на ночь своих постояльцев, но и накормить их. При быстром маневрировании, особенно в неразоренной войной местности, эта система давала удовлетворительные результаты; в период же остановок необходимо было налаживать подвоз хотя бы части хлеба. Солдат революции получал белый хлеб, но довольно часто ему приходилось и голодать. Система использования местных средств требовала большой сознательности от солдат и, при слабых начальниках, часто представляла искушение для дисциплины, обращало целые полки и даже армии в толпы мародеров и грабителей. Поражение французских армий Журдана и Моро, вторгнувшихся в 1796 году в Баварию, и отход их на Рейн были отчасти вызваны потерей ими боеспособности, вследствие слишком усердного обращения к грабежу местного населения [219] .
219
Командующие армиями германского театра доносили в 1796 году о невероятном росте грабительства среди солдат, живших исключительно местными средствами и не получавших жалованья: солдаты угрожали и даже стреляли в офицеров, пытавшихся пресекать грабеж. То же происходило и в Италии, в геройской армии Бонапарта; Милан, встретивший французов с ликованием, через неделю был уже в отчаянии. Бонапарт писал Директории: «мне стыдно командовать такой шайкой разбойников».