Эвпатриды удачи. Трагедия античных морей.
Шрифт:
«В Понте есть много полезного для жизни другим народам... Для необходимых жизненных потребностей окружающие Понт страны доставляют нам скот и огромное количество бесспорно отличнейших рабов, а из предметов роскоши доставляют в изобилии мед, воск и соленую рыбу»,- дополняет Полибий.
«Если не считать отдельных мысов, берега его далеко уходят в обе стороны от пролива (Босфора.- Л. С.) в виде почти прямых линий. Так как противоположный проливу берег Понта короче правого и левого его берегов, то эти последние тянутся плавными линиями, образующими с линией противоположного проливу берега острые углы. Очертания Понта напоминают сильно изогнутый скифский лук. Море это отличается небольшой глубиной, суровым нравом, туманами, крутыми и непесчаными берегами. Гавани здесь редки»,- это Мела.
А вот Страбон: «...В гомеровскую эпоху Понтий- ское море вообще представляли как бы вторым Океаном
Греки и финикияне рано познакомились с Черным морем, и сходство его с хорошо изученным Средиземным не могло не броситься в глаза. На юго-западе скалы Боспора Фракийского можно уподобить Геракловым Столпам, противолежащий Боспор Киммерийский вызывает ассоциации с Геллеспонтом, Таврический полуостров напоминает сильно укороченную Италию, Борисфен не менее удобен для торговли, чем Родан, а Кавказские горы на востоке удивительно похожи на малоазийский Тавр. Даже течение в этом море - совершеннейшая копия средиземноморского: оно точно так же совершает двойную циркуляцию параллельно побережью, образуя замкнутые циклы в западном и восточном Черноморье, а Таврида своим южным острием указывает на центральную акваторию моря, расположенную в своеобразной «мертвой зоне» между двумя потоками, как Италия и Сицилия являются аналогичным водоразделом в Средиземноморье.
Но на этом сходство, пожалуй, и кончается. Не случайно финикияне и скифы подчеркивали суровый, неприветливый характер моря, а греки именовали его Негостеприимным, пока сюда не пришли милетцы. Главное, что им здесь не нравилось,- почти полное отсутствие островов, исключавшее свободное крейсирование во всех направлениях. Это обстоятельство лишало мореплавателей возможности разнообразить товары в пределах одного рейса, им приходилось выбирать что-то одно. Если им нужна была пшеница, рожь, лен или мед, они плыли к Тавриде, за вином, кожами, смолой, воском и оружием - к Колхиде, за серебром - к земле халибов (у современного города Орду) .
Кораблям приходилось довольствоваться каботажным плаванием, и их кормчие вверяли свою судьбу богам и течениям, как это делали, например, аргонавты. Так продолжалось по крайней мере до конца V века до н. э., когда более совершенные суда, ведомые более опытными кормчими, нащупали прямой кратчайший путь через Понт, как бы продолжавший ассирийскую государственную дорогу, оканчивавшуюся в Синопе.
Если в Средиземноморье греки чувствовали себя как дома, то в Понте положение гостя грозило им неисчислимыми бедами со стороны хозяев. Первое упоминание об этом содержится в мифе об аргонавтах: когда Ясон похитил Золотое Руно и бросился с ним в обратный путь, преодолевая встречное течение, то у Боспора его уже поджидал флот колхов, отплывший от Колхиды позднее, но прибывший к проливу раньше. И лишь благодаря благосклонности Медеи, указавшей Ясону другой маршрут, тоже кратчайший - от мыса Карамбис к устью Истра - греки избегли верной гибели. Но и после, когда они с великими трудностями через Истр и его притоки вышли в Адриатику, первое, что они там увидели, были колхские корабли, снова их обогнавшие то ли каким-то неведомым коротким путем, то ли благодаря большей скорости своих судов... Как бы там ни было, Черное море всегда рассматривалось жителями Средиземноморья как восточный предел обитаемого мира: там вел свой спор с богами Прометей, там Ясон вспахивал землю на огнедышащих быках, там бесследно исчезали целые флоты. Все там было необычным, волшебным, пугающим. Таким и осталось это море в мифах.
С этим нельзя было не считаться. Другой цвет и плотность воды, другие ветры и течения, чужие звезды, маленькие глубины,- все это внушало страх и неуверенность и заставляло держаться берегов. Но и берега пугали. Низменные и болотистые, окутанные курящимися испарениями, они казались пустынными. Греки не видели на них милых их сердцу животных и растений, прославленных в мифах и легендах. Здесь они в изобилии находили то, что составляло предмет вожделений на их родине,- и тосковали по своим проклинаемым, но таким желанным после расставания узким каменистым клочкам земли, зажатым суровыми горами, по мелеющим рекам и редким лесам, по родному языку и привычному укладу жизни. Широкие зеленые припонтийские равнины проплывали мимо их кораблей, и они казались все же надежными, несмотря на свою загадочность, как всякая суша для моряка. Только значительно позднее греки поняли, что берега-то как раз и представляют наибольшую опасность. Прошло немало времени, прежде чем они задумались об истинной участи сотен пропавших без вести
Опасности начинались сразу за порогом родного дома, когда корабли покидали одну из двух гостеприимных гаваней Кизика, запирающихся цепями на случай нападения и оборудованных более чем двумястами доками, где можно было в последний раз осмотреть днище корабля (его ждали галечные пляжи) или потуже проконопатить пазы между досками. Дальше лежали ворота в неведомый мир.
Никто не может знать и предчувствовать,
Когда какой беречься опасности:
Моряк боится лишь Босфора
И о других не гадает бедах,-
эти строки Гораций написал во времена Августа!
Жители Боспора Фракийского прекрасно понимали все выгоды, связанные с контролем пролива. «С моря они так господствуют над входом в Понт, что торговым судам невозможно ни входить туда, ни выходить без их согласия»,- констатирует Полибий. По всей видимости, согласие это стоило недешево.
Сразу по выходе в Понт мореплавателей поджидали две плавающие скалы - Симплегады (Блуждающие), или Кианеи (Темные). Вероятно, во второе название заложен тот же смысл, что и в название самого моря: эти скалы, согласно мифу, намертво схлопывались, как только какой-нибудь посторонний предмет оказывался между ними. Эту опасность устранили аргонавты: они пустили перед своим кораблем голубя, и когда скалы, раздавив его, разошлись, чтобы изготовиться к принятию следующей жертвы, «Арго» успел проскочить эту ловушку, после чего Симплегады остановились навсегда. Скорее всего, в мифе переосмыслено историческое событие. Если допустить, что Симплегады - это скала Рокет, расположенная менее чем в сотне метров к востоку от мыса Румели на европейском берегу пролива и соединенная с ним дамбой, и одна из безымянных скал у малоазииского мыса Анадолу, было бы удивительно, если бы пираты не оценили их преимуществ и не устроили постоянную засаду перед самым входом в пролив. Ночью здесь вспыхивали ложные сигнальные огни, приводившие корабли туда, где их ждали пираты. Пока они расправлялись с одним кораблем, остальные успевали удрать,- потому-то мифические Симплегады и не могли проглотить одновременно две жертвы.
Дальше были возможны два пути. Один вел вдоль побережья Малой Азии к Колхиде и был легче благодаря попутному течению. Другой - вдоль фракийских берегов к устьям Истра и Борисфена, встречь течению.
Первый прекрасно описан в поэме об аргонавтах. Боспор контролировался тогда мисийцами, захватившими часть Фракии и Малой Азии, и отчасти фракийским племенем стримониев, обитавшим в районе реки Струмы и после переселения в Малую Азию принявшим имя бебриков, или вифинцев. Нравы их еще столетия спустя особо отмечал Ксенофонт Афинский: «Для триеры, приводимой в движение веслами, плавание от Византия до Гераклеи занимает один долгий день. Между этими пунктами нет ни одного эллинского или дружественного эллинам города, и здесь живут одни лишь фракийские вифинцы. Рассказывают, будто с эллинами, которые попадаются им в руки, они обходятся очень жестоко». Аргонавтам тоже пришлось с боем прорываться мимо их берегов к стране амазонок - в долину реки Фермодонт.
С воинственным племенем амазонок имели дело и другие герои - Геракл, Тесей. Когда грекам удалось захватить какое-то количество этих воительниц в плен, рассказывает Геродот, то «в открытом море амазонки напали на эллинов и перебили всех мужчин. Однако амазонки не были знакомы с кораблевождением и не умели обращаться с рулем, парусами и веслами. После убиения мужчин они носились по волнам и, гонимые ветром, пристали наконец к Кремнам на озере Меотида». Там они вновь обратились к привычному занятию - разбою. Разбой был настолько обыденным явлением в районе Проливов, что крестьяне и пахали здесь с оружием в руках.
Еще дальше к востоку лежала область, заселенная дрилами. К IV веку до н. э. здесь были большие греческие города-колонии, и древнейший среди них - Трапезунт, колония Синопы, основанная почти одновременно со своей метрополией. Трапезунт административно располагался в стране колхов, но это ничуть не мешало переселившимся сюда грекам регулярно совершать набеги на Колхиду из окрестных колхских же деревень, а трапезунтцы предоставляли в их распоряжение свой базар, где можно было без особых хлопот сбыть награбленное. Больше того - они заключили с греками союз гостеприимства, скрепив его дарами, и содействовали заключению аналогичных договоров между греками и ограбленными ими колхами. Позднее они одолжили грекам пентеконтеру и одно тридцативесельное судно, и с ними эллины захватывали проплывавшие мимо их лагеря корабли, сгружали товары, а трофейные плавсредства использовали для прибрежного пиратства.