Эвпатриды удачи. Трагедия античных морей.
Шрифт:
Тогда Аквилий уговорил вифинского царя Никомеда IV силой вернуть себе царство и пообещал поддержку. Результат этого шага занял в истории Рима такое же место, как Варфоломеевская ночь в истории Франции. С трехсоттысячной армией и флотом в четыреста кораблей Митридат буквально смел вифинцев, а заодно и римлян с полуострова и стал господином всей Малой Азии, за исключением Киликии, чьи пираты были верными его союзниками в этой войне. Маний Аквилий попал в плен, его водили по малоазийским городам, привязав к лошадиному хвосту, и безжалостно избивали, если он не желал выкрикивать свое имя; потом ему залили глотку расплавленным золотом.
Перенеся в 88 году до н. э. свою резиденцию в Эфес, Митридат обнародовал воззвание ко всем народам Малой Азии, где объяснил, что он пришел как освободитель от засилья иудеев, египтян и особенно римлян, превративших малоазийские города в свои кормушки, и разослал тайный приказ - на тридцатый день после стоявшей на нем даты одновременно во всех городах перебить иноземцев. Рабам, убившим своих господ указанных национальностей, гарантировалась свобода, свободным - аннулирование долгов, а всем городам - освобождение от налогов сроком на пять лет и от долгов на пятьдесят процентов.
Свою столицу Митридат перенес в Пергам, откуда удобнее было планировать дальнейшее наступление на запад.
Понтийское царство, противостоящее теперь Риму, включало все черноморские берега Малой Азии, фракийское побережье от Проливов до Салмидесса, берега Кавказа до Питиунта и всю территорию Беспорского царства. Кавказские берега между Питиунтом и Боспором Киммерийским, вся береговая полоса северного Причерноморья, включая почти весь Крым, а также территории северо-западного и западного побережий моря были в вассальной зависимости от Митридата. Свободными оставались лишь небольшой участок западного побережья (примерно сто пятьдесят километров) между Салмидессом и Месембрией, западные берега Приазовья и восточные - Крыма. На юге Митридат при помощи своих морских союзников - пиратов Киликии захватил почти все острова Эгейского моря, оккупировал Фракию, Македонию и триумфально вступил в Афины, посадив там наместником своего друга философа Афениона.
Союз с Митридатом ознаменовал вершину «золотого века» киликийских пиратов. Но были еще и понтийские. Поскольку почти все берега Понта Эвксинского принадлежали теперь Митридату, а торговые пути охранялись его флотом,- что оставалось делать понтийским пиратам? Трудно ведь представить, что эвпатриды удачи бросили свое ремесло и обратились к мирному труду. Их боялись - но с ними и торговали. Этот парадокс был неизбежен, ибо пиратство и андраподизм занимали заметное место в системе экономических отношений рабовладельческого общества. Без этих звеньев цепь была бы неполной и выглядела бы совсем иначе. О правителях, покровительствующих пиратам, понтиец Страбон, уроженец Амасии, сообщает в настоящем времени (рубеж старой и новой эр). Но у этого свидетельства есть и оборотная сторона: ведь естественно, что те не оставались в долгу. Боспорскому царю Эвмелу в IV веке до н. э. приходилось высылать эскадры к берегам Колхиды, где бесчинствовали пиратские флоты ахеян, гениохов, тавров и других племен, ему обязаны спасением некоторые осажденные города. Судя по восхищенному отзыву Диодора, кампания Эвмела сравнима с кампанией Помпея, он надолго очистил море от пиратов. Но... эти же племена называет более трехсот лет спустя сосланный в Томы Овидий, причем в его время ахеяне и гениохи уже не довольствовались охотой у своих берегов, а совершали рейды вдоль всего черноморского побережья, кроме северной его части. И это всего через семьдесят лет после победоносной экспедиции Публия Писона, осуществившего свою часть плана Помпея!
Перед самыми Митридатовыми войнами жители Аполлонии высекают весьма характерный декрет, найденный в 1957 году в Истрии. Его текст, слегка поврежденный, гласит: «Совет и Народное собрание решили: ... В то время как месембрийцы захватили находящуюся по ту сторону (границы.- А. С.) крепость, начав против нас без объявления войну, совершили непростительное святотатство над храмом Аполлона и поставили наш город перед крайней опасностью, истрийцы, родственники, друзья и благосклонные к нашему городу послали большие суда и солдат, чтобы оказать нам помощь, под командой облеченного полной властью наварха Хегесагора, сына Монима, благородного мужа. По приезде он отстоял вместе с нами и союзниками наш город, его территорию и порты. Крепость в Анхиало, взятую неприятелем, из-за чего город и доходы сильно пострадали, Хегесагор осадил, захватил вместе с нами и остальными союзниками и уничтожил до основания. В этой морской экспедиции против Анхиало во время нападения противника на наш флот Хегесагор подвергался опасности и вместе с нами и остальными союзниками одержал победу, взял в плен судно вместе с экипажем. Проявляя исключительную смелость в борьбе во время военных действий, при высадке войска на берег и во всех остальных случаях, он неустанно боролся за победу, шел навстречу опасности, призывал своих солдат быть храбрыми в бою. Поэтому, выражая от нашего народа благодарность и почтение к добрым мужам, Совет и Народное собрание решили: ... похвалить за эту помощь истрийцев, наших друзей, родственников и союзников, а за то, что послали навархом Хегесагора, сына Монима, объявить истрийцам почести. Кроме того, увенчать Хегесагора, сына Монима, золотым венком во время праздников Дионисия, воздвигнуть в его честь медную статую, которая должна представлять его в полном вооружении, стоящим на носу судна, установить статую в храме Аполлона Врачевателя, написать это решение на ее основании и сообщить о почестях и в Истрии во время собраний и состязаний...».
Аполлонийский декрет рисует типичную картину объединения городов перед общей опасностью: можно не сомневаться, что месембрийцы не ограничились бы захватом одной крепости. Но бывало и иначе. Тацит рассказывает, как в правление понтийского царя Полемона (в конце царствования Нерона) его вольноотпущенник Аникет, командовавший царским флотом, «привлек на свою сторону пограничные с Понтом племена, пообещал самым нуждающимся дать возможность пограбить и во главе значительных сил неожиданно ворвался в Трапезунт... Аникет сжег римские суда, забросав их горящими факелами, и стал полновластным хозяином на море... Мятеж Аникета привлек внимание Веспасиана, и он выслал против повстанцев отдельные подразделения легионов во главе с опытным военачальником Вирдием Гемином. Напав на занятых грабежом, разбредшихся по всей округе варваров, он принудил их
Два свидетельства. Одно - о событии на западном берегу моря до возвышения Митридата, другое - на восточном после его падения. Точно так же, несомненно, на протяжении столетий не прекращали пиратскую деятельность и другие черноморские народы. Тяжел был скипетр властителей морей!
Борьба за свободу мореплавания велась в Черном море постоянно, по крайней мере с тех пор, как на его берегах стали возникать государства. Но она редко бывала успешной. Археанактиды не могли защитить своих купцов от посягательств разбойничьих племен, и в том же году, когда их сменили Спартокиды, афиняне посылают свой флот под командованием Перикла, чтобы навести порядок на южных берегах моря. Эта самая древняя известная нам попытка обуздать понтийских пиратов была завершающей частью планомерной борьбы Перикла за свободу морей. Сначала он собирает в Афинах общегреческий конгресс, где рассматривается и вопрос «о море - чтобы все могли плыть, не опасаясь нападения». Второй его шаг, засвидетельствованный Плутархом,- на восток: он перегораживает Херсонес Фракийский «укреплениями и заграждениями от моря до моря, ликвидировав таким образом набеги фракийских разбойничьих шаек, нападавших на Херсонес», и восстановив судоходство в Проливах. Вероятно, не только фракийских. Херсонес всегда был притягателен для любителей легкой наживы. Милетский тиран Гистией, например, на восьми лесбосских триерах занял позицию в Византии и захватывал все идущие из Понта грузовые суда, кроме судов подвластных ему городов.
Третий, последний шаг Перикла - опять на восток: «Он приплыл и в Понт с большой эскадрой, пышно разубранной, выполнил все, о чем его просили расположенные здесь греческие города..., соседним же варварским племенам и их царям и властителям он показал, как велико могущество Афин, решающихся спокойно и без страха плыть, где им вздумается, и подчинивших себе все море. Синопцам он оставил тринадцать кораблей под начальством Ламаха и воинов под начальством тирана Тимесилая».
Начинания Перикла послужили образцом для боспорского царя Эвмела, серьезно обеспокоенного разбойничьей деятельностью своих соседей. Основной международный торговый путь пролегал вдоль фракийских берегов, поэтому нетрудно догадаться, на что были в первую очередь направлены усилия боспорского царя. Даже если кормчие избирали более короткий маршрут - от южного берега Тавриды к Пафлагонии, они не могли с самых первых дней плавания не столкнуться с таврами. Еще в первой половине I века Мела, будто вторя Геродоту, писал, что эти племена «пользуются ужасной славой, и нравы у них самые дикие, они обычно убивают и приносят в жертву чужестранцев». Область тавров начиналась сразу за Феодосией, но главной ареной их деятельности были воды Балаклавской бухты. Это место было выбрано не случайно: именно здесь расходятся пути кораблей, плывущих на запад или юг. Ни одно судно не могло миновать Сигнальную бухту.
Вот с этим-то племенем и должен был столкнуться Эвмел в первую очередь. И не он один. Херсонес тоже если не боролся с пиратской деятельностью тавров, то по крайней мере был всегда начеку, не спуская с них глаз. Это подтверждается, например, строками дельфийского декрета 194 года до н. э., повествующими о захвате в плен дельфийских священных послов каким-то южнокрымским племенем и о выкупе их херсонесцами (поврежденный текст, правда, дает возможность и иного толкования - не выкуп из плена, а освобождение от расходов). Этим племенем могли быть, скорее всего, именно тавры, ближайшие соседи херсонесцев. Возможно, сфера их пиратства включала всю западную часть моря, а в период поздней античности понтийские пираты проникают в Средиземное море, так же как киликийские - в Черное. Одним из первых свидетельств о проникновении средиземноморских пиратов в Понт (мы вправе предположить и обратный процесс) следует признать упоминание Плутархом эпизода войны Лукулла с Тиграном - когда Лукулл «взял Синопу и во время преследования бежавших к своим судам киликийцев увидел лежащее у берега изваяние, которое киликийцы не успели дотащить до корабля». Среди пиратских эскадр, тревоживших берега Понта и Вифи- нии, могли быть и тавры. Эти эскадры были столь многочисленны, что местные правители оказались не в силах обуздать их набеги, и против них действовал объединенный флот нескольких государств. Найденная в Танаисе надпись, повествующая о восстановлении свободы мореплавания у берегов Малой Азии, свидетельствует об участии в кампании танаисского флота. Возможно, он был усилен флотами Боспора Киммерийского и Колхиды: мимо их берегов он мог пройти только при наличии разрешения, а ввиду всеобщей заинтересованности в успехе предприятия - получить подкрепления.
В Азовском море пиратство должно было значительно ослабнуть после включения меотских областей в состав Боспорского царства. Но еще столетие спустя некоторые племена выводили в море свои челны. В надписи, датируемой обычно рубежом III и II веков до н. э., упоминается пиратское меотское племя сатархов, или сатархеев,- возможно, ситтакенов Страбона. «Сатархи,- пишет Мела,- не знают таких величайших зол, как золото и серебро; торговлю они осуществляют путем обмена вещами. Из-за суровой и очень продолжительной зимы они живут в подземных укрытиях, пещерах и подкопах, одевают все тело и даже лицо, оставляя незакрытыми только глаза». Казалось бы, люди, равнодушные к золоту и серебру, должны вести благонамеренный образ жизни, да и Мела ни слова не говорит о пиратских наклонностях сатархов. Но однажды археологи извлекли из земли Неаполя Скифского сильно поврежденную каменную стелу. Из того, что сохранилось, удалось разобрать, что это посвятительная надпись Ахиллу некоего Посидея, победившего сатархейских пиратов.