Евпраксия
Шрифт:
— Вы огорчены?
— Нет, нисколько. Пошумит, пошумит, как всегда, да и успокоится. Я считаю, что путь империи — не в конфликте с Папой, а в союзе с ним. Для чего специально обострять отношения? Загонять себя в угол нарочитым отречением от Креста? Если весь цивилизованный мир ему поклоняется? Не мы первые, и не мы последние... Надо объединять церкви — западную, восточную, — а не множить ереси.
Евпраксия натянула поводья, чтобы осторожней спуститься к реке. Поделилась невесёлыми мыслями:
— Генрих страшно вспыльчив, иногда взрывается, как вулкан. Я всегда робею в эти мгновения. А порой бывает
— Стойте до последнего. Потяните время. Уходите от прямого ответа: мол, ни «да», ни «нет». Я вас поддержу в любой ситуации. Можете на меня рассчитывать.
— Вы серьёзно, Конрад? Не обманываете, не хотите задобрить? — посмотрела с надеждой на него государыня.
Итальянский наместник, грузноватый меланхоличный юноша, справивший недавно двадцатилетие, в светло-серой шапочке и коричневом плаще с вытканными жёлтыми розами, подтвердил негромко:
— Жизнью моей клянусь, памятью покойницы матери, что не оскорблю вас ни словом, ни делом.
Улыбнувшись, императрица проговорила:
— Вот моя рука. Мы отныне вместе.
— Счастлив это слышать, — отозвался пасынок.
Ближе к Рождеству прикатил епископ Бамбергский. Рупрехт запёрся с венценосцем, долго совещался, а спустя какое-то время посетил Адельгейду. Вид служителя культа был ей неприятен: дряблые, висящие мятыми подушками щёки, губы в клейкой белесоватой слюне и бесцветные алчные глаза; он смотрел на неё, вроде раздевая, словно мысленно вступал с ней в интимную близость, и она краснела, опускала голову, путалась в словах.
— Вы позволите, дочь моя? — произнёс церковник и присел напротив. — После разговора с его величеством я зашёл побеседовать с вами о спасении вашей души. Вы не возражаете? Речь пойдёт о николаитах. Знаете ли вы, кто они такие?
— Очень смутно, ваше преосвященство. Только в общих чертах.
— Что ж, тогда надо пояснить. Николай Чудотворец был архиепископом города Миры в Малой Азии. И прославился тем, что не признавал водного крещения и вообще не считал Крест святым. Он лечил недужных наложением рук и призванием Духа Святаго в молении на огонь. Не вода, но огонь — вот что освящает и очищает! Ведь горение и есть жизнь. В нас горит огонь Высшей Силы, и пока горит Свеча, существует мир. Мрак — погибель. Мир — борьба темноты и света. Вот что главное. А вода только заливает огонь... Так учил Святой Николай, прозванный за свои великие чудеса Чудотворцем. Мы — его ученики и сторонники.
Евпраксия спросила:
— Да, но отчего Рим и Константинополь не считают Николая еретиком? Он причислен к лику святых...
Рупрехт без запинки нашёлся:
— Потому что выгодно. Ведь они скрывают от паствы истинные взгляды учителя. Совершают подлог, беззастенчиво лгут.
Рупрехт объяснял несколько часов. Говорил о семи инкарнациях душ — прежде чем достичь Истины. О борьбе эонов света — воинов Неба — с ратью темноты, сатаны. О божественной первобытной мысли высшего существа — Матери Жизни, от которой был рождён первый человек, устремившийся в бой с демонами тьмы. О насущной задаче каждого — совершить обряд очищения огнём, сжечь грехи, счистить раскалённым железом материальную корку преступлений с души.
— Все католики с православными — превеликие грешники, —
Адельгейда сидела мрачная, углубившаяся в раздумья. Глядя в пол, нехотя сказала:
— Уж не знаю даже... С детства я воспитана в почитании тех святынь, от которых вы меня призываете отказаться. Перейти из православия в католичество и наоборот, в сущности, нетрудно. Разница в отдельных обрядах и формах... Но у вас — отрицание краеугольных камней! У меня нет ответа на ваш вопрос.
— Вы должны решиться, ваше величество. — Рупрехт наклонился и провёл рукой по её предплечью. — Если не желаете рассориться с императором. А разрыв с ним гибелен: ведь у вас под сердцем его дитя. Появившись на свет и сделавшись взрослым, с неизбежностью спросит: «Почему мой отец нас не признает? Почему вы расстались? » Рассудите чинно и без эмоций, дочь моя. Посмотрите на обстоятельства философски. Ради собственного спокойствия. И спокойствия будущих детей. — Он поднялся и заключил: — Скоро мы вернёмся к нашему диалогу.
Он ушёл, а императрица расплакалась в голос. Прибежавшие Паулина и Груня еле её уняли, заставляя дышать нюхательной солью.
В следующие несколько дней на неё навалилась Лотта — видимо, по наущению Генриха и Рупрехта. Говорила, что Папа Климент III тоже разделяет их взгляды и в ближайшее время он объявит учение Николая Чудотворца основной опорой истинной религии. «Мы стоим на пороге священной войны, — утверждала Берсвордт. — Иноверцы будут разгромлены и посрамлены. Горе тем, кто не смог вовремя прозреть!»
Сомневаясь и путаясь, Адельгейда снова стала спрашивать совета у Конрада: как ей поступить? Королевский отпрыск выглядел печальнее прежнего:
— На меня тоже сильно давят, — сокрушался он. — Мой отец угрожает, что провозгласит императорским наследником не меня, а младшего брата.
— В чём же выход?
— Я не знаю. Надо положиться на волю Господа.
— Ах, мне страшно, Конрад!..
За неделю до Рождества государь явился в покои жены. Был какой-то взвинченный, вроде выпил вина или принял неизвестное снадобье, расширяющее зрачки. Для начала спросил:
— Как вы чувствуете себя, ваше величество?
— Благодарствую, более-менее.
— Лекарь говорит, что беременность протекает сносно.
— Да, не жалуюсь.
Самодержец прошёлся по комнате:
— Приближается Рождество Христово. В эти дни Святой Николай, или, по латыни, Санта Николаус, Санта-Клаус, раздаёт подарки. И взамен ждёт подарки от христиан... Вы намерены сделать Ему подарок и вступить в Братство николаитов?
— Я в смятении, ваше величество. Видимо, моё состояние — будущей матери — отражается на моих умственных способностях... Голова велит: надо подчиниться! А на сердце — камень. Это «Пиршество Идиотов»... Мне никто так и не объяснил, в чём оно заключается. Все отделываются общими фразами: «смертные грехи», «ниже грязи»... Расскажите толком.