Евпраксия
Шрифт:
– Великий князь, великая княгиня, сватов привели, и жених с ними, – доложил боярин Богуслав.
– Веди на глаза, – повелел Всеволод.
Богуслав направился к двери, в ладони хлопнул, и тотчас двери распахнулись, в зале появились Вартеслав, Генрих, камергер Вольф и камер-юнкер Саксон. В роли главного свата выступил князь Вартеслав. Он низко поклонился Всеволоду и Анне, потом направо и налево всем придворным мужам и повел речь:
– Великий государь всея Руси, великая княгиня, пришли к вам из германской земли купцы. Прослышали они, что товар добрый у вас в теремах бережется. А вот и главный купец, – князь показал на жениха, –
Слушая Вартеслава, Всеволод не спускал своих зорких глаз с Генриха. Удивил жених будущего тестя ростом почти трехаршинным. «Эко вымахал!» И худобе его князь подивился. Но дольше всего он рассматривал лицо жениха. Как Вартеслав и говорил, оно и впрямь было ангельским, будто сошло с фрески Софийского собора, написанной искусным византийским живописцем. Все в лице Генриха умиляло: и кроткий взгляд больших голубых глаз, и мягкая, светлая улыбка. «Господи, да вот же она – красна-девица. И что там Вартеслав просит… Да будет ли он мужем когда?»
– Говори же, братенич, чем знаменит твой отрок? – обратился Всеволод к Вартеславу.
– Род графов Штаденских знаменит многими подвигами. Они владеют огромными землями, многими замками. Их могущество уступает только императорскому. Но недавно маркграф Генрих осиротел и потерял батюшку. Матушка графиня Гедвига вдовствует и надеется получить от вас, государи, славную невестку.
Всеволод и Анна переглянулись.
– Что ты скажешь, матушка-государыня? – спросил князь Анну.
Желания Анны оказались противоречивыми. До восемнадцати лет она прожила среди полудиких племен, видела зверские лики. И потому ее потянуло прикоснуться к ангельскому лицу жениха, приласкать его по-матерински. Но что-то отталкивало ее от немощного отрока, который никогда, поди, не возьмет в руки меч, дабы защитить ближнего, свой дом, свою державу. И она милостиво отдала право выбора дочери, сказала то, что могла пожелать своей дочери любящая мать:
– Ты, князь-батюшка, положись на Евпраксу. Сказывал же, что в этих теремах так уж повелось с дедушки Владимира, что княжон не неволили.
– Хорошо помнишь предание, спасибо. Не будем и мы неволить Евпраксу, – ответил Всеволод. У него тоже впечатление о маркграфе раздваивалось. По его мнению, рядом с крепким Вартеславом Генрих был похож на цаплю, однако князь никогда не судил о человеке по его внешности. Умный муж, свободно владеющий пятью языками, прочитавший много мудрых книг, он прежде всего ценил в человеке духовный мир, его ум. И тут не разглядишь человека походя, как коня на торгу, с ним надо душевно поговорить, чтобы раскрыл свои тайники, показал, чем богат, а прежде всего – розмыслом. И счел Всеволод, что нужно будет найти время посидеть с маркграфом вдвоем. Все, по его мнению, шло к тому, что дом Рюриковичей породнится еще с одним именитым домом Западной Европы.
Так примерно думала в эту пору и княжна Евпраксия, которую пока в залу не пригласили, однако она была свидетельницей того, что происходило в тронном зале.
По воле великого князя Изяслава почти сорок лет назад за стенами залы сделали тайную камору с глазницей, чтобы видеть и слышать все, что происходило в главном покое дворца. О той каморе знали лишь князь, княгиня да дворецкий Василько. Но сегодня Анна привела в нее дочь, дабы та увидела своего нареченного до встречи,
Евпраксии жених понравился. «Экий розанчик», – подумала она. Огорчало лишь то, что он вымахал словно мальва. Да засмеялась: «С приступок целоваться буду!» Озорной Евпраксии стало весело, и она покинула камору, минуя путанные в поворотах сени, вошла в покой, где дремала ее мамка-боярыня Лукерья. Она была молода и ласкова, во многом потакала своему чадушке. Встретила Евпраксию вопросом:
– Каков он, суженый-то?
– Пригож, Лукерьюшка, – ответила Евпраксия и себя оглядела с ног до головы в византийское оловянное зеркало. – Токмо теперь вот боюсь, приглянусь ли розанчику?
– Ладушка, моя лада, да тебе самому королю-царю семеюшкой быть. И умна, и весела, и озорна! Всего в тебе вдосталь для царской опочиваленки, – пела мамка.
Они еще смеялись, а на пороге возник боярин Богуслав.
– Княжна Евпраксия, кличут тебе, идем.
И дрогнуло сердечко. В четырнадцать-то лет как бы ни хорохорилась, а потерять любимых матушку, батюшку, отчий дом, огромный мир, который окружал с детства, – все это и сильного человека заставит вздрогнуть. И сошел со щек румянец, губы посуровели, в серых глазах резвости поубавилось. Но шагнула следом за боярином княжна, сама взбодрила себя и пошла бойко, как всегда хаживала в свои неугомонные отроческие годы.
Ввел Богуслав Евпраксию в тронный зал не через ту дверь, в которую жениха вводили, а что за троном великого князя была, полотном в тон стен укрытая. Вошла она и вот уже лицом к лицу с женихом. Стоит «розанчик» верстою, и улыбка с лица не сходит. Да и Евпраксия не помнила себя без улыбки. «А чего бояться? Не в загон же к ярому быку ввели», – утешила себя княжна. Велено же ей показать себя жениху, его рассмотреть. Да что там, все, кажись, при нем, а что длинен, так и она подрастет. С тем и подошла Евпраксия к жениху.
Иноземцы смотрели на княжну с любопытством, удивлялись тому, как она вела себя без смущения. А ведь на нее чуть не сотня глаз взирали. Да забыли гости об упреках, оценку давали невесте и отметили, что такая не затеряется в толпе придворных и никто не пройдет мимо, чтобы не глянуть на манящее лицо, где все в гармонии, не ярко, не броско, но мило. К тому же глаза удивительные: большие, загадочные, веселые. Как улыбнулась, так ямочки на порозовевших щеках заиграли. Легкий сарафан не скрадывал стати невесты. В свои юные годы Евпраксия уже притягивала взоры своим тонким станом, и ножки у нее были точеные.
– Всем она превосходна, ваша светлость, – прошептал Генриху камер-юнкер барон Саксон.
– А что думает барон Вольф? – спросил Генрих.
– Она достойна вашей светлости, – ответил камергер.
– Я доверяю вам, – ответил Генрих. Сам он пока не оценил достоинств невесты и не увидел ее недостатков. Перед ним была просто забавная отроковица.
Княжна подошла к родителям, встала между ними. Тут же Вартеслав спросил маркграфа:
– Ваша светлость, что скажете? Великий князь ждет твоего слова.