Евреи и пророк
Шрифт:
О, как я хорошо знала: то, что вчера еще было вином, обратится ныне в уксус. И никогда больше уксус не станет вином. Никогда!
Я молчала и продолжала следовать за проводником, с печалью в сердце.
Ведь он был прав, прав, как всегда. Хорошо, что я могу его видеть. И что он, по крайней мере, остается со мною.
Я все шла и шла, шла за проводником, и часто зажмуривалась от страха и отвращения. Вот на пути темный цветок, бархатная чернота, печальный взгляд.
И неожиданно совсем близко над нами я увидела
От страха у меня подогнулись коленки: оказалось, что я, безо всякой опоры стояла на ребре острого скального гребня, вокруг раскинулось бескрайнее небесное пространство – синяя, опасная, бездонная глубина.
Но снова светило солнце, снова сияло небо, взобрались-таки мы и на эту последнюю опасную высоту, маленькими шажками, стиснув зубы и нахмурив брови.
И вот мы стояли уже наверху, на тесной, раскаленной каменной площадке, дыша враждебным, суровым, разряженным воздухом.
Странная это была гора – и странная вершина! На этой вершине – красивый домик с розовой крышей.
Тихое видение краткого мгновения покоя: печет солнце, пышет жаром скала, сурово возвышается ель, грозно поет альбатрос. Он грозно пел: "Вечность!
Вечность!" Альбатрос привык парить навстречу бури. Привык. Это не человек, который ходит внизу, в толпе глупцов.
Альбатрос пел и неотступно косился на нас блестящими строгими глазами, напоминающие глаза моей покойной матери. Трудно было выдержать его взгляд, трудно было выдержать его пение, но особенно ужасны были одиночество и пустота этого места, от которой кружилась голова.
Немыслимым блаженством казалось умереть; невыразимо мучительно было здесь оставаться.
– Вот он, домик, где живет фея – сказал невозмутимо проводник. Потом добавил:
– Я еще нужен тебе, Эрна?
Отрешенным взглядом уставилась я на обиталище феи, и не сразу ответила.
– Нет. Спасибо вам за все. Дальше я пойду одна. Уже близко. Я сама дойду.
Кругом стоял плотный туман. Проводник даже не попрощался, он исчез в тумане. Мне было интересно взглянуть на образ жизни феи.
Такое было ощущение, что выше ее дома, стояли облака. На самом деле, я это заметила. Настолько высоко стоял ее домик, что над крышей ее плыли белые пушистые облака, похожие на пену для бритья. Я вспомнила отрывок из книги. _"Я хочу идти к безумию и его звездам, к его белым лунным солнцам, его далекому эху, его отрывистому лаю румяных собак. Цветущие острова окружают ледяное озеро. Там птицы гнездятся в перьях ветра, и неподвижная золотая жаба грызет угол пространства, и клюв цапли широко раскрывается в радостное ничто, и муха застывает в дрожащем солнечном луче. В мягком расширении сознания слышится слабое тик-так спокойной смерти сумасшедших. Я слышу его, слышу отчетливо''_.
Вдруг навстречу мне вышла фея.
Это было нежное создание с длинной, очень длинной черной косой,
– Здравствуй.
– Привет, фея. Как ты?
Крикливый голос феи был похож на нежную музыку. Мы стояли у крыльца ее дома. Все было в тумане, пахло сиренью и дымом. Голос феи не портил общего антуража ее обиталища. Фея что-то говорила, я слушала. Хотя, я делала вид, что слушаю ее. Уже не важно, что говорит фея. Самое главное, я здесь, и никуда отсюда не уйду.
Я в поднебесье. Все! Вот он – конец! Край! Финиш!
А фея все без устали болтала, улыбалась, шутила, пела, смеялась, танцевала, кружилась в воздухе, опять говорила. Я радостно, пристально и вместе робко смотрела на фею.
Ииии!!! Неожиданно я увидела за плечами феи, в шагах ста от ее дома, большой холм. Для людского взора он не сразу был досягаем. На холме стоял красивый дом. Вернее это был даже не дом, а большая усадьба. В черных тучах утопала крыша дома, настолько высоко в горах стоял холм.
С огромным забором, тарелкой – антенной. Крыша была из розовой керамики.
Со стороны дома доносилась эстрадная музыка, пел Демис Руссос – "гуд бай май лав, гуд бай''.
Я замерла. Неужели в этом месте кто-то живет с Земли? Это место почти в поднебесье, кроме фей тут никого не бывает. Кто же хозяин того роскошного особняка? Это я спросила у феи.
Фея равнодушно и устало оглянулась на дом, зевнула, и заявила:
– АЭто дом азербайджанского олигарха. Он купил его. За пол миллиона долларов США.
Я чуть не сошла с ума. Будто проснулась, протерла глаза. Без понятий, что происходит.
Что?! Какой олигарх, какие деньги? Это же почти рай! Что тут делает олигарх?! Он же преступник! Его место в тюрьме, или в бегах за границей, но не здесь!
– Фея, милая (стуча глазами), да как же можно? И кто же ему продал этот дом? Мне интересно! И здесь деньги?! Не молчи!
Фея искоса посмотрела на меня. Ее взгляд чуть переменился, помутнел.
Внезапно появился холодок в глазах, движения стали уверенные, чуть надменные. Она стала величественной, уже держалась прямо, откинув голову назад. Ее вид немного испугал меня. Презрительно выпялив губы, фея изрекла:
– Кто, кто! Мы продали! Нам тоже нужны деньги! Ясненько! А теперь ступай. Мне пора. У нас новый посетитель. Он интереснее тебя. Ты скучна, как арбузная корка. Иди, иди, не мешай.
Я не знаю, как я очутилась на зеленой свежей лужайке. Зеленела старая и вылезающая иглами молодая трава, надулись почки смородины и рябины. На бархате зеленей залились соловьи. Высоко парил гриф. Резало в глазах своим блеском от солнца. Ярко красным огнем горели и тряслись от ветра маки.