Евреи в войнах XX века. Взгляд не со стороны
Шрифт:
Хозяйка попросила мужчин помочь ей. Вскоре они принесли «царскую еду» — большой каравай хлеба и молоко. Каждому досталось по ломтю хлеба и алюминиевой кружке молока. Мы ведь уже забыли вкус настоящего хлеба и молока. Затем хозяйка отвела нас на сеновал, и после всего пережитого мы уснули «мертвым сном».
Ближе к вечеру нас разбудили. Пришли молодые вооруженные парни, видно было, что еврейские. Они весело поздоровались с нами. Циля представила им нас и сообщила, что это партизаны из еврейского отряда Зорина. Их было шесть
Старший группы разъяснил нам, какая предстоит дорога: идти будем ночью, отдыхать днем, поскольку днем передвижение опасно. Они проверили, какое оружие имеется в группе, сказали «маловато» и добавили: «ничего, у немцев оружия много, возьмем у них».
Нас опять покормили хлебом и молоком, и мы пошли. Циля тоже последовала за нами. Она направилась в свою бригаду, которая находилась там же — в Налибокской пуще.
На ногах у меня были сапоги, которые давно носила. Я поняла, что в такой дороге они развалятся. Поэтому я их сняла, связала, перекинула через плечо и пошла босиком. Благо, погода была еще теплая. Моему примеру последовала вся группа.
Мы шли по проселочной дороге, держась ближе к тем местам, где были леса. Наши проводники сказали, что единственное место, где партизаны чувствуют себя уверенно и могут защитить себя — это лес.
Проводники учитывали, что мы «еще новенькие», и устраивали остановки. На заре вошли в лес около деревни. Старший группы отделил четырех мужчин: двух партизан и двух из наших. Они пошли в деревню за продуктами и водой. Двое, как правило, заходили в крайний дом, а двое оставались снаружи. Вскоре они возвратились, принесли хлеб, сало и ведро воды с кружками. Каждому дали хлеб и по кусочку сала. Часть продуктов оставили еще на раз.
Старший назначил часовых и определил очередность дежурства. Остальные устроились на отдых.
Вечером съели оставшиеся продукты, вернули хозяевам ведро и кружки, а затем пошли дальше.
Чем ближе мы подходили к Налибокской пуще, тем больше было лесов, и вскоре мы передвигались не только ночью, но и днем. Проводники сообщили, что мы уже достигли партизанского района. Фактически немцы там не появлялись. Разве что, когда устраивали так называемые «марафоны» — блокады на партизан армейскими частями.
Когда мы шествовали по партизанскому району, мы стали получать и «горячую пищу»: в деревнях нам давали картошку, в лесу, на полянке раскладывали костер и пекли ее.
В пути я продолжала упрашивать Цилю спасти мою маму.
И вот мы у цели. Налибокская пуща представляла собой огромный лесной массив, раскинувшийся на сотни километров. Когда мы уже подходили к расположению отряда Зорина, вдруг откуда-то появились вооруженные люди — несколько мужчин и женщина. Он поздоровались с Цилей, нашими проводниками и подошли к нам. Оказалось, что это была наружная охрана, сидевшая в засаде.
Придя в отряд, первое, что мы увидели — это
В это время в сопровождении дневального из землянки вышел Зорин и с ним еще один мужчина, как оказалось, начальник штаба.
Зорин был одет в военную форму, но без знаков военного звания. Он был высокий, красивый, с усами — настоящий партизанский командир, очень похожий на Чапаева из одноименного кинофильма. Начальник штаба был одет, как обычный партизан, на голове пилотка со звездочкой.
Они поздоровались с нами. Зорин подошел к Циле, обнял ее и сказал одно слово: «молодчина». Спросил, когда она пойдет к себе в бригаду, она ответила, что сразу же уходит. Зорин сказал, что ее проводят. До бригады было недалеко.
Я достала карандаш и бумагу, написала маме записку. «Это твой последний шанс вырваться из гетто. Если ты не уйдешь с Цилей, я о тебе никогда не вспомню». Может быть это было жестоко так писать, но я ведь знала свою маму, ее надо было «подтолкнуть». Я отдала записку Циле.
Циля попрощалась со всеми. Когда мы поблагодарили ее за спасение, она сказала: «Будьте все живы, здоровы!»
Отряд Зорина располагался в двух местах: одна часть была там, где находился сам командир, вторая в 10 километрах от первой.
В первой части начальник штаба оставил меня и двух мужчин. Остальные, в том числе Зяма, Лида и Тана, отправились в другую часть отряда.
Когда я прощалась с Зямой, которому была обязана своей жизнью, он сказал слова, запомнившиеся мне на всю жизнь: «Если будем живы, встретимся». Будто он предчувствовал, что больше никогда не встретимся.
Сентябрь месяц был уже на исходе, а от Цили не было никаких вестей.
И вот 12-го октября, когда я еще не отстояла на посту внутренней охраны положенное время, командир роты привел мне замену и сказал, что пришла моя мама.
Я побежала и увидела маму, стоявшую у землянки Зорина с двумя девушками. Вокруг собрались партизаны — ведь многие знали мою маму. Мама со мной поздоровалась без всяких эмоций, будто мы расставались на какое-то время по незначительному поводу.
В начале октября, за две недели до полного уничтожения Минского гетто, Циля выполнила свое обещание, спасла мою маму и еще двух девушек.
Прошло время, и я вошла в состав отряда имени Буденного партизанской бригады имени Пономаренко, действовавшей на территории все той же Налибокской пущи, участвовала в подрыве железных дорог.