Еврейское счастье (сборник)
Шрифт:
– - Не знаю.
Моцарт молчит... Они гуляют по комнате, обнявшись... Елена все еще как будто бы к чему-то прислушивается, необыкновенно взволнованная. Иван целует ее, ловит ее руки, целует, опять целует и говорит:
– - Люблю тебя, люблю тебя.
Елена таинственно улыбается. Зрачки ее расширены...
* * *
Установилась весна, теплые солнечные дни, и каждому думалось, что за городом должно быть прекрасно... Из окон видно было, как с утра город погружался в солнечное золото и горел до
Часов в пять, -- уже солнце клонилось к закату, -- неожиданно явился Глинский... В тот четверг он не приехал, как обещал, и когда горничная назвала Елене его имя, она вдруг подумала: "А ведь я все время его ждала", и покраснела от своей мысли.
Он вошел, свежий, в светло-сером, высокий, стройный, жизнерадостный, пахнувший воздухом и солнцем, как будто из другого мира. Руку он поцеловал ей выше кисти, и, не садясь, тотчас же, торопливо, чуждым этой квартире голосом, сказал:
– - Я за вами, Елена Сергеевна. Поедем за город, первые ласточки появились.
О ласточках он сказал так, будто все дело было в том, чтобы поехать их смотреть, -- и еще стал длинно объяснять, почему он не пришел в обещанный день.
– - Что же мы будем за городом делать?
– - не дослушав его объяснений, спросила Елена.
– - Как что, -- странный вопрос! Буделл кататься, дышать воздухом...
– - И я вдруг поеду?
– - будто с недоумением спросила Елена и вопросительно посмотрела на себя в зеркало.
– - В этом-то и вся прелесть, Елена Сергеевна, именно вдруг... Здесь дети, муж, будни, кухарка, а вы шаловливо, назло, взяли да исчезли... Послушайте же, ласточки прилетели!
– - Да... ласточки, это приятно, но если бы вы были женаты, то так не говорили бы, -- возразила Елена.
– - Елена Сергеевна, я никогда не женюсь, -- солгал он.
– - Попробуйте оженить облачко. В жизни так много приятного, а мне и этот цветок хочется сорвать, и тот... Я, Елена Сергеевна, по правде говоря, и не понимаю, как могут мужчина и женщина сойтись серьезно навсегда.
– - Вы странный человек, -- отозвалась она, -- и рассуждаете как ребенок.
– - Нисколько... Подумайте, что выходит из прекрасной женщины после брака? Женщина-жена -- женщина без тайны, то есть смерть самого ценного, что нам дорого в человеке...
– - Почему же вы остановились? Говорите до конца...
– - Послушайте, Елена Сергеевна, -- сказал он каким-то другим голосом, заметив, что она побледнела и, как ему показалось, обиделась.
– - Ведь все, что я сказал, не относится к вам. Вы, может быть, единственная, которая не подходит под общее правило.
– - Эти слова он говорил всем женщинам и потому произносил их хорошо, с чувством, и в голосе его появилась убедительность...
– - Только на вас замужество не оказало никакого влияния. Вы свежи, как девушка, чисты, и не обидно будет, если я прибавлю, что непорочны. Вы точно ласточка. Как это случилось, -- он с недоумением поднял высоко
Она слушала, не глядя на него. Руки у нее чуть дрожали, и когда он кончил, ей вдруг пришла мысль, что если бы Глинский снял манжеты, воротничок, галстук и светло-серый сюртучок с розой в петлице, то перед ней очутился бы высокий, с тонкой, длинной шеей и странными бровями незнакомый мужчина.
– - Она, наверно, от страха закричала бы. Но вот он одет... и ничего! Говорит Бог знает что, а она спокойно выслушивает... Как это странно!
И, подумав об этом, она про себя рассмеялась тому, что Глинский приезжает к ней, ухаживает, может быть, чего-то ждет от нее, между тем как в действительности она его презирает...
"Какой он не чуткий, -- сказала она себе и улыбнулась, -- и все-таки я поеду с ним, потому что мне это интересно, чего-то нужно, и я сама не знаю чего".
– - Как понять вашу улыбку?
– - спрашивал Глинский, сделав наивные, как он полагал, нравящиеся женщинам, глаза.
– - Угадайте...
– - Едем же, едем, -- скользя по гостиной, весело и громко сказал Глинский, с радостью почувствовав вдруг, что этой улыбкой она сказала ему все: что согласна с его взглядами на семейную жизнь, рада его приезду, будет сидеть тихо и покорно, когда он за городом обнимет ее, и что даст целовать свои свежие, розовые губы и пахучие руки.
– - Я пойду одеваться, Константин Сергеевич, -- сказала Елена.
– - Ждите меня терпеливо. Тут книги, только не курите много, -- муж не курит, и ему будет неприятен запах табака. Вас это не стеснит?
– - О, нисколько, -- ответил он, идя за ней. Она скрылась в соседней комнате, плотно притворив дверь за собой, а он сел в кресло и тотчас же, как бы назло закурил.
Елена, очутившись в спальне, лихорадочно быстро начала одеваться... Перебирая платья, она вынула то, которое больше всего шло к ней, и удивилась.
"Какая я странная, -- подумала она, -- и сама я себя не понимаю... Ведь мне нисколько не интересно понравиться ему, а я все-таки выбрала платье, которое лучше всего идет мне. Со стороны можно было бы подумать, что мне именно этого хочется. Какая неправда! Почему же я это делаю и почему мне не стыдно того, что делаю?"
На ее звонок пришла горничная крадущимися, неслышными шагами, очень довольная, что барыня уезжает с чужим барином, и стала застегивать платье на ее спине, улыбаясь своим мыслям. Елена же приоткрыла чуть-чуть дверь в гостиную и сказала громко:
– - Вам еще не надоело ждать, Константин Сергеевич?
– - Нет, нисколько, -- ответил он, вставая; голос его издали показался ей незнакомым, некрасивым.
– - Забудьте о том, что я жду вас.
– - Давайте разговаривать, -- смеясь произнесла она...
– - через дверь.
– - Давайте, -- весело ответил он, делая усилие разглядеть ее в черную скважинку.
– - Вы верите в Бога?
– - Вот что вам интересно?.. В Бога?
– - переспросил он.
– - Пожалуй, верю, -- подумав, сказал он.