Европа-45. Европа-Запад
Шрифт:
— Идиоты! — буркнул Финк, откладывая газету.
Он только что вышел из ванны и теперь растирал свое посиневшее тело твердым, как терка, полотенцем. Привычка читать газеты после ванны появилась у Финка недавно. Раньше он вообще не заглядывал в них, а газетчиков считал пустобрехами и шантрапой. Теперь приходилось перечитывать ежедневные выпуски: новостей было много, они наплывали с пугающей, катастрофической быстротой. После покушения на фюрера в армии начались повальные перемещения генералов. Меняли командующих армиями, командиров дивизий, бригад и полков. Изменения коснулись даже СС. В газетах пестрели все новые и новые имена группенфюреров,
А этот сопляк Арнульф скулит в своих письмах, чтобы старший брат взял его к себе. На Восточном фронте, видите ли, нет больше трофеев. Его команда там не нужна. Просит поговорить с группенфюрером Кюммелем, которому чем-то услужил. Если это так, то Рольф и сам не прочь воспользоваться протекцией барона фон Кюммеля. У барона колоссальные связи в ставке. Он формирует в Голландии корпус специального назначения, который подчиняется непосредственно фюреру. Кстати, там как раз работают иностранцы из лагерей Финка. Надо проинструктировать лагерь, навестить Кюммеля. Повод достаточный. Рольф посмотрел в зеркало. Он любил рассматривать свой профиль. Тонкий, длинный, как стручок, нос, по мнению Рольфа, делал его похожим на знаменитого итальянского поэта Данте.
Потом Финк подошел к телефону. Его соединили со знакомым сотрудником гестапо.
— Скажи, Ред, как у вас с тем унтером? Что? Арестовали его жену? А где он сам? Уложил наших агентов? Идиоты! Шофер видел двоих вооруженных людей? Он был так напуган, что мог увидеть не двоих, а двадцать два унтера сразу! А знаешь, Ред, что этот унтер охотится за мной? Да, да. За два дня до операции на Эйфеле он напал на меня в лесу и чуть было не убил. Только благодаря моему мужеству... Что ты говоришь? Невероятно? Как он мог за день оказаться возле Изерлона? Ты просто наивен, Ред. Я не узнаю тебя. При современных способах передвижения каждый немец за день может проехать на другой конец фатерланда. Не знаешь, что делать дальше? Выпустить жену. Пусть она сидит дома и ждет мужа. Рано или поздно он появится, и тогда накрывайте. Я лично заинтересован. Лично. Ну, хайль!
Он вернулся к зеркалу и стал бриться. Напудрил щеки и уложил волосы так, чтобы пробор был сбоку, как у фюрера. Потом надел сорочку. Мундир для вечерних прогулок должен быть идеально свежим. Так... Гильда не любит, когда от него несет дешевыми сигаретами. Финк достал из столика флакон парижских духов «Опасное приключение», приладил пульверизатор и опрыскал сигареты. Теперь все в порядке. Сапоги или ботинки? Наверное, сапоги. «Будьте мужественными и сильными»,— говорил фюрер. Человек в сапогах всегда кажется более сильным,
Финк натянул на кривые ревматические ноги лакированные сапоги с твердыми голенищами и высокими каблуками.
Потом он опять подошел к телефону, чтобы позвонить в гестапо и вызвать охрану в дом, где жила жена унтера-дезертира, но раздумал. Лучше он возьмет своих солдат, а тех идиотов надо поторопить, чтобы они быстрее выпустили Дорис. Прежде всего захватить унтера. А затем штурмбанфюрер Финк покажет, что он мужественный и сильный, как и следует быть настоящему арийскому мужчине.
Гильда не ждала Финка. Он понял это сразу. По старой привычке поскорее сунул носок сапога в щель между дверью и косяком. А то еще раздумает и хлопнет дверью перед самым носом.
— Заходи.—Голос Гильды был чужой, безразличный.
Он прошел в переднюю. Поставил на пол саквояж с бутылками.
— Ты забыл прошлый раз пустые бутылки,— вместо приветствия сказала Гильда.— На тебя это не похоже.
Финк промолчал. Ведь она же знала, почему он не взял бутылки. Сама не пустила в квартиру. Кроме того, вообще что это за разговор? Намек на скупость? Бережливость никогда не имела ничего общего со скупостью.
В комнате Гильда не пригласила Финка сесть.
— У меня просьба,— устало проговорила она.
— Мужчина сделает что угодно для женщины, которую когда-то любил, но никогда не полюбит ее вторично,— торжественно сказал Финк.
— Ты уже разлюбил меня?
— Не будем об этом говорить.
— Помни, что женщина любит один день, а ненавидит сорок.
— Не много ли?
— Что у тебя было с Дорис? За что ее забрали? Это же святая женщина, если сравнить со мной, со всеми нами.
— Никто не имеет монополии на святость. Позволь сесть в мое кресло?
— Я выбросила его. Ты не замечаешь, что я изменила обстановку?
Рольф оглянулся. Вместо тахты — черный кожаный диван. Кожаные кресла у стен. Портрет Гитлера в генеральской фуражке. На полу ковер со свастикой. Только старая копия картины «Венера у Вулкана», которую Гильда почему-то очень любит, осталась на месте, а все остальное новое, казенное, словно это не женский будуар, а приемная какого-нибудь крайсляйтера.
— Откуда это у тебя? — удивился Финк.— Ты же так любишь уют, домашнее тепло.
— Это подарок группенфюрера Кюммеля.
— Ты знакома с группенфюрером?
— Он подарил мне еще и новую машину. Она досталась ему от Геринга, когда тот приезжал на охоту в фрисландское имение барона. Толстый Герман даже приглашал барона прогуляться по Рейну на его шикарной яхте «Карин». Карин — это его дочь. Представляю, какая она счастливая. Машина марки «цеппелин». Ты никогда не видел такой машины. Только у меня нет бензина. Теперь так трудно его достать. Я хотела попросить у тебя...
— Если барон подарил тебе машину, то он должен подарить и бензин.— Финк пожал плечами.
— Фон Кюммель не может заниматься мелочами.
— А я, по-твоему, создан для того, чтобы удовлетворять твои мелкие прихоти?
Его неприятно удивляла сегодня Тильдина откровенность. Однако что у нее с Кюммелем?
Тильда заметила, что его усмехающийся рот похож на чуть приоткрытую консервную жестянку. Ей захотелось еще больше унизить Финка.
— Да, барон подарил мне еще и новый радиоприемник «Телефункен». Это не то что твой «Бляупункт». Вечерами я теперь могу слушать Лондон и даже Нью-Йорк.