Европа-45. Европа-Запад
Шрифт:
Завод стоял целехонький. Машины его шумели в земных недрах, из тоннеля катились все новые и новые вагоны продукции.
Тогда Михаил повел партизан к станции. Он сам еще не знал, что можно будет сделать. Но сидеть еще день в развалинах замка никто уже не мог.
Станцийка была сонная, невзрачная. Маленький домик под красной черепицей, две колеи, будка стрелочника. Блестящие рельсы подбегали к станции с востока и останавливались здесь как вкопанные. Дальше пути не было. Его обрывала гора, которая лежала поперек, выгибая гигантскую
Никакая воздушная разведка не могла бы обнаружить тоннель в горе. Летчик, правда, мог догадаться. Зачем здесь станция? Не обслуживает же она мертвую гору!
Михаил лежал на горячих камнях и кусал губы. Ночью они спустятся вниз и взорвут в двух-трех местах железнодорожную колею, на большее у них просто нет взрывчатки. Ведь здесь нет даже моста, чтобы вывести колею из строя надолго.
Впервые за время своих скитаний Михаил почувствовал бессилие.
Листовки... Бросить на станцию, в тоннель, на поезд пачку белых птиц, испугать, удивить людей, прячущихся в горе, расшевелить их, разбудить их спящий мозг.
Но не было бумаги. Партизаны шарили в карманах, в мешках; пан Дулькевич даже ощупывал свою фуражку,— может, законный владелец сунул куда-нибудь за наушник клок газеты? Юджин жалел, что выбросил бумагу, в которую были запакованы галеты. Гейнц Корн мог предложить целую батарею карандашей и ручек, но не бумагу.
— Господин Риго,— наконец вспомнил Михаил.— Не поможете ли вы?
Риго молча протянул несколько листков глянцевой бумаги. На них красовались герб и гриф графини Вильденталь.
— Что же вы молчали? — воскликнул командир.
— Ко мне никто не обращался.
— Мосье Риго понесет сегодня листовки на станцию,— сказал Михаил.— И этим будет положен конец всем нашим раздорам,
— Мерси боку[30],— француз поклонился.— Я полезу в долину лишь в том случае, если сойду с ума.
— Хорошо,— спокойно сказал Михаил.— Давайте писать листовку. Кто будет писать? Наверно, Гейнц. Он лучше всех нас знает немецкое правописание. Гриф графини Вильденталь мы на всякий случай оторвем. Оставим на память мосье Риго. Вот так. Теперь надо решить, что писать. Как начнем?
— Надо начать с обращения,— предложил Сливка.— Мы обращаемся к немцам. Так и напишем: «Немцы!»
— Можно было бы добавить: «Эй вы, немцы, пся кошчь!» — подсказал пан Дулькевич.
— Напоминаю: мы пишем воззвание партизанского отряда «Сталинград»,— сказал Михаил.— Надо говорить с немцами спокойно.
— Дальше можно так,— предложил Гейнц.— «Рабочие подземного завода, железнодорожники, солдаты! »
— Верно. Как раз перечислены все, кто здесь отсиживается,— заметил Юджин.— А после этого чеши просто: «Бросайте работу, бросайте оружие. Все равно скоро придут американцы и вам не поздоровится».
— Мистер
— Пся кошчь! Панове забыли про Войско Польское!
— Если уж вы пользуетесь моей бумагой, то допишите и Свободную Францию,— вставил мосье Риго.
Михаил молчал, пробегая взглядом по лицам своих товарищей. Каждый из них отчасти и по-своему прав. У каждого своя национальная гордость, своя боль.
— Все это надо было бы написать,— сказал Михаил.— Но, к сожалению, у нас не хватит бумаги. Поэтому я предлагаю текст покороче. Например, такой:
«Немцы! Рабочие подземного завода, железнодорожники, солдаты! Вы делаете преступление, работая для войны. Вас обманывают. Бросайте работу и оружие. Долой войну! Долой Гитлера! Да здравствует вечный мир на земле!
Партизанский отряд «Сталинград».
— Вы дипломат, пан Скиба,— выслушав его, промолвил Дулькевич.— Однако неужели я карабкался бы на такую высокую гору лишь для того, чтобы написать несколько слов и не упомянуть о Войске Польском!
— Мы не упоминаем ни о чьем войске,— успокоил его Михаил.
— А Сталинград — разве это не советское войско?
— Сталинград — это мир,— сказал Скиба.— Найдите слово, которым можно было бы заменить Сталинград, и мы поставим в листовке ваше слово.
— Пишите так,— сказал, помолчав, Дулькевич.— Вы отчасти правы, пан командир.
Гейнц заполнил аккуратными строчками все четыре листка почтовой бумаги. Четыре листовки — очень мало. Но приходилось довольствоваться и этим.
— Как же их развешивать? — спросил Михаил.
— Наверно, я смогу дать вам совет,— отозвался итальянец.— Легче всего так. Положить листовку на землю и придавить ее сверху камнем, чтоб не унес ветер. Лист бумаги, придавленный к земле камнем, быстрее обратит на себя внимание. Уверяю вас.
— Будем считать, что выход найден,— подытожил Михаил.— Теперь: кто идет на операцию? Я — это уже решено. Нужен еще кто-нибудь.
— Я,— сказал Юджин.
— Эти американцы всегда лезут первыми,— недовольно пробурчал Клифтон Честер.— Не думаете же вы, мистер Вернер, что я буду сидеть здесь на горе сложа руки. Я обязан пойти вместо вас, хотя бы потому, что вы спасли мне жизнь.
— Признаться честно,— усмехнулся Юджин,— я не предполагал, что спасу англичанина нудного, как правила уличного движения.
— Благодарю за комплимент,— сказал Клифтон.— Но на операцию пойду с командиром все-таки я.
— А мое предложение насчет камней? — напомнил Пиппо Бенедетти.— Неужели мне не поручат разбросать по станции листовки?
Михаил выбрал Гейнца. Так было безопаснее: Гейнц — немец. Если их обнаружат, он сможет даже переговорить с часовыми или железнодорожниками. Несколько минут они всегда сумеют таким образом выгадать.
Когда стемнело и Михаил с Гейнцем собрались спускаться в долину, к командиру подошел француз.