Европейское воспитание
Шрифт:
— Они грубые?
— Они очень спешат.
— Они бьют тебя?
— Редко. Только когда пьяные. И когда очень несчастные.
— Отчего?
— Не знаю. Откуда мне знать?
— Не будем об этом.
— Не будем об этом. Янек…
— Да?
— Я не противна тебе?
— Нет, что ты!
— Придвинься ближе.
— Я ближе не могу.
— Еще ближе.
— Еще ближе…
— Вот так.
— Зося!
— Не бойся.
—
— Может, ты не хочешь меня?
— Нет. Да.
— Не дрожи.
— Не могу.
— Дай мне тебя укрыть. Вот…
— Мне не холодно. Это не от холода.
— Отчего же тогда?
— Не знаю.
— А я знаю…
— Скажи мне, прошу тебя.
— Нет.
— Почему?
— Ты еще маленький.
— Нет.
— Скажу, когда подрастешь.
— Я уже взрослый.
— Нет.
— Я страдаю и борюсь.
— Ты еще ребенок.
— Я не ребенок. Я мужчина.
— Ты прав. Не сердись.
— Почему ты смеешься надо мной?
— Я не смеюсь над тобой. Ты мужчина. Поэтому и дрожишь.
— Объясни.
— Я не могу объяснить.
— Почему?
— Мне стыдно. Из-за слов. Они плохие.
— Ничего страшного. Расскажи мне все.
— Мне стыдно. Но ты поймешь. Побудь рядом со мной. Совсем рядом. Ты поймешь, почему дрожал… перед этим.
— После этого я не буду больше дрожать?
— Нет. Ты станешь спокойным и счастливым. Очень спокойным и очень счастливым.
— Я и так счастлив.
— Но ты дрожишь. И сердце так бешено стучит. И в горле пересохло: у тебя даже голос изменился, Янек… Наверное, я могу тебе это сказать. Наверное, ты достаточно взрослый. Наверное, я могу.
— Говори же скорее.
— Ты хочешь меня…
— Не надо так говорить. Это грязное слово. Мужчины им ругаются. Пожалуйста, больше никогда не говори его.
— Но другого нет.
— Есть. Наверняка, есть. Я спрошу. Завтра я спрошу у Добранского. Он должен знать.
— Теперь ты расстроился. Ты несчастен. Ты больше не любишь меня.
— Люблю. Я люблю тебя. Не плачь, Зося. Не надо. У нас есть время. Время учить и время забывать. Мы выучим красивые слова и забудем все плохие.
— У людей нет для этого красивого слова.
— Я его придумаю. Мы вместе его придумаем. Ты и я. Мы одни будем его знать. Мы одни будем его понимать. Мы никому его не скажем. Мы будем хранить его в тайне. Не плачь, Зося. Когда-нибудь немцев не будет. Когда-нибудь запретят голодать и мерзнуть. Не плачь. Я так люблю тебя.
— Повтори еще.
— Сколько угодно раз. Мне
— Красивое слово.
— Так не плачь же.
— Я уже не плачу. Огонь погас.
— Ну и пусть.
— Янек.
— Я люблю тебя…
— Ты милый. Ты не такой, как другие.
— Как другие?
— Мне приятно, когда ты прикасаешься ко мне. Прикасайся ко мне. Положи руку сюда, на грудь. Подержи ее здесь, пожалуйста.
— Я буду держать ее здесь всю ночь.
— Янек!
— Я буду держать ее здесь всю ночь…
— Янек, Янек…
— Иди сюда, Зося.
— Иду.
— Еще ближе. Как можно ближе. Вот так, да, вот так!
— Янек!
— Не плачь, не…
— О нет, я не плачу, о нет, нет…
— Не дрожи.
— Я не могу, я не…
— Зося!
— О, мой мальчик, если б ты знал, как…
— Зося…
— О, не уходи, останься, не шевелись… мой мальчик. Вот так, не двигайся, не шевелись. Пускай твое сердце стучит, оно так счастливо.
— Твое сердце тоже стучит.
— Оно тоже счастливо.
— Они оба стучат. Они разговаривают.
— Они оба счастливы.
— Нет, они не разговаривают, они поют. Зося, знаешь…
— Да?
— Это как музыка.
— Это прекраснее музыки.
— Это прекрасно, как музыка.
— Я не встречала ничего прекраснее. Если б ты знал, как я счастлива.
— Ты все еще дрожишь.
— Наверно, теперь я буду дрожать всегда. А ты стал таким спокойным, таким тихим.
— Я счастлив.
— Не оставляй меня, Янек. И прости меня… за город.
— Я прощаю тебе все. Я прощу тебе все.
— Я не знала, что это было. Я не ведала, что творю. Янек…
— Говори.
— Я больше не хочу заниматься этим с ними.
— Ты больше не будешь этим заниматься.
— Я больше не хочу заниматься этим ни с кем, кроме тебя. Только с тобой. Обещай мне!
— Я обещаю тебе.
— Я знала только это плохое слово и боль. Ты больше не пустишь меня к ним?
— Не пущу.
— Ты скажешь Черву?
— Завтра.
— Он поймет.
— Мне все равно, поймет он или нет.
— Он поймет. Он и раньше не решался смотреть мне в глаза. Можно мне жить вместе с тобой?
— Прошу тебя, живи вместе со мной, Зося.
— Знаешь, ведь я не больна.
— Мне все равно.
— Немецкие врачи регулярно меня осматривали. Это Черв придумал, чтобы меня здесь не трогали.
— Правильно сделал.