Европейское воспитание
Шрифт:
— Почему ты боишься меня?
— Я не боюсь.
Она взяла его за руку. Он отдернул ее.
— Ты милый. Не такой, как другие. Я люблю тебя…
— Но я ничего для этого не сделал.
— Ничего и не надо делать… Я люблю тебя. У тебя нет родителей?
— Есть. Но я не знаю, где они.
— Моих убило бомбой три года назад. Мой отец был инженером. А чем занимался твой?
— Он был врачом.
Она снова взяла его за руку.
— Куда ты собрался?
— У меня есть своя землянка.
— Далеко?
— Нет.
— Можно, я пойду с тобой?
Он услышал свой голос, изменившийся
— Да.
Они шли молча. Он думал об отце и о своем обещании никогда никому не показывать землянку… Наверное, она угадала его мысли и тихо сказала:
— Не бойся. Я никому не скажу.
— А я и не боюсь. Я ничего не боюсь.
Она улыбнулась:
— Дай мне тогда руку.
Он почувствовал ее маленькую руку в своей — холодную, худенькую. И непроизвольно сжал ее.
— Как тебя зовут?
— Ян Твардовский.
— Янек, — сказала она, — Янек… Красивое имя. Можно, я буду тебя так называть?
— Да.
Они пришли. Он отбросил ветки и помог ей спуститься. Она села на матрас и посмотрела вокруг.
— Хорошая землянка. Намного лучше, чем у Черва.
— Мы вырыли ее вместе с отцом.
Он сел рядом с ней. Она прижалась к нему и больше ничего не говорила. Они долго сидели и молчали… Потом она вздохнула, расстегнула пуговицу своей шинели и смиренно сказала:
— Ты хочешь?
— Нет, нет. Вот так, сразу…
Она снова прижалась к нему.
— Просто если ты хочешь, — прошептала она. — Мне все равно. Я привыкла.
— Я не хочу!
— Как хочешь. Я уже привыкла. Вначале было очень больно. Но сейчас я привыкла и ничего не чувствую.
12
На рассвете она осторожно разбудила его.
— Я ухожу.
— Останься.
— Нет, я обещала Черву. Мне нужно вернуться в город.
— Это обязательно?
— Черв думает, что немцы будут прочесывать лес.
— Ну и что?
— Мне нужно сходить к солдатам…
— Они ничего не скажут.
— Скажут. Люди всегда все рассказывают, нужно только уметь слушать.
Ее голос звучал смиренно и печально. В темноте Янек не видел ее лица.
— Ты вернешься?
— Да.
— Дорогу найдешь?
— Конечно. Не бойся…
Она обняла его и долго сидела, прижав лицо к его шее.
— Спи.
— Возвращайся скорее.
— Как только все закончу.
Она ушла. Он пытался уснуть, но всякий раз, закрывая глаза, слышал в темноте голос Зоси: «Как только все закончу…» Он оделся и вышел из землянки. Погода была прекрасная, по голубому небу быстро плыли облака, с ними хотелось играть. Сунув руки в карманы и насвистывая, он пошел в лес, не разбирая дороги. Он чувствовал себя как дома: лес больше не пугал его. Раньше за каждым деревом ему мерещился враг; а теперь, наоборот, Янека окружало множество друзей. Шорох веток дышал почти отеческой нежностью. Ему вспомнилась фраза, сказанная однажды старшим Зборовским: «Свобода — дитя лесов. Здесь она родилась и здесь же прячется, когда приходится худо».
Часто, бывало, опирался он рукой о твердую надежную кору дерева и смотрел на него с благодарностью. Он даже подружился с одним древним дубом — наверняка самым красивым и самым могучим во всем лесу,
Однако Янек сознавал, что его отец мертв. Партизаны с явным смущением избегали этой темы, и он все понимал. Он не задавал им вопросов. «Зеленые» никогда не говорили о своих семьях, и он старался поступать так же. Об этом нельзя было думать. Он старался казаться бесстрастным, стойким и мужественным: старался быть мужчиной. Но это очень трудно. Возможно, он был еще слишком молод, или, возможно, просто пока еще никого не убил. Он по-прежнему внезапно вскакивал на матрасе, прислушивался к шуму шагов и неожиданно понимал, что его отец вернулся. Выбегал наружу, но там никого не было, только трещала ветка. Однажды братья Зборовские принесли ему весточку от матери: она жива, только немного болеет, о ней заботятся друзья, не стоит волноваться. Он часто думал о том, что сказал ему отец, когда они виделись в последний раз, и в голове крутилась фраза «ничто важное не умирает»; она слышалась ему даже в извечном шорохе леса. Учитывая, сколько людей ежедневно погибало, фраза звучала довольно странно.
Янек пришел на развалины старой мельницы, в место под названием «Отдых рыцаря»; мельницу построили в эпоху литовских королей; теперь от нее почти ничего не осталось — полуразрушенные стены да поросшие мхом обломки колеса на дне давно высохшего ручья, утопающие в зарослях кустарника и шелковицы. Он собрался было пойти дальше, но вдруг услышал в кустах мужской голос. Янек остановился в изумлении: ясный молодой голос читал стихи.
Я жду в своей старинной келье (Ах, сколько уже ждало до меня?), Когда напишется последняя листовка, Когда сорвут чеку с последней бомбы…Янек сдержанно кашлянул; тотчас из кустов вышел высокий юноша и двинулся ему навстречу. Янек узнал этого молодого человека.
Его звали Добранский, Адам Добранский. Он был из отряда студентов университета Вильно, которые уже три года работали в подполье.
Еще в 1940 году они создали организацию сопротивления, и больше двух лет им удавалось тайно публиковать и распространять газету под названием «Свобода». В 1942 году подпольную типографию обнаружили немцы; главу организации, великого поэта и историка Лентовича, и его дочь арестовали и расстреляли. Нескольким студентам, в том числе Добранскому, удалось бежать, и они присоединились к партизанам в лесу под Вилейкой. Их формирование отличалось большой самостоятельностью, и его сурово критиковали «зеленые», считавшие, что студенты склонны к неоправданному риску; их презрительно называли «романтиками».