Exegi monumentum

Турбин Владимир Николаевич

Зато старый Новый год... О, его встречать готовились бурно!

А вослед нам: «Я Ляжкина, Ляжкина, Ляжкина...» Леонов захлопнул дверь, и надрывно бодрый голос видеозаписи смолк. Из приветливого холла перешли мы в ту аудиторию, где собирались позавчера: круглый стол, с потолка на шнуре свисает по-домашнему уютная лампа. Правда, стульев вокруг стола почему-то нет.

— Занятие сегодня будет внеаудиторное,— по-учительски строго сообщает Леонов.— Здесь прошу оставить сумочки, бумажники, записные книжки, авторуч­ки, у кого они есть.— Усмехается: — Здесь никто ничего не утащит у вас!

На стол складываем в кучу все причиндалы, образуется куча

наподобие тех, что вываливают для игры в бирюльки. Я кладу свою записную книжку рядом с красивой крокодиловой сумочкой Лианы Лианозян, полногрудой армяночки. Она смотрит на меня умело подведенными очами, шепчет:

— Хотите, спрячу?

И жестом предлагает спрятать мою книжечку в сумку. Я кидаю ее туда, сам не знаю, для чего и зачем: и те лярвы, что следят за мной и пытаются сделать из меня им подвластную марионетку, и ребята из КГБ прочитали все мои записные книжки, как мне кажется, по нескольку раз. Лярвам, ясное дело, сюда не проник­нуть; кагебэшники здесь читать мои записные книжки не станут. И все же... Она милая, эта Лианозян!

В нашей аудитории есть несколько престранных дверей, куда-то в неизве­стность ведущих. Одна побольше; другая малышка, как в космических кораблях, и ее ручка похожа на штурвальное колесо.

Возле двери — Леонов. Приглашающий голос:

— Прошу, товарищи. По одному, спокойненько...

Мы в каком-то подземном ангаре: сводчатый потолок дугой, поперек потолка идут балки. Все немного похоже на станцию метро «Библиотека им. В. И. Ленина». Полумрак.

— Вы сейчас увидите мо-ну-мен-ты,— возглашает Леонов,— Их будет до­вольно много, и для начала ваша задача просто всмотреться в них. Ясно? — И уже чуть погромче, не нам, а кому-то невидимому, наш Леонов командует:

— Попрошу освещение!

Свет загорается сразу же. Льется он отовсюду, с верхних балок, с боков: прожекторы! Стены ангара заставлены изваяниями. Они стоят тесно, одно к одному: сплошь Владимиры Ильичи. Ильич? Тогда как, Ильичи? Стало быть, Лу-ки-чи? Впрочем, как их там ни зови, а сейчас интереснее всего, что их много. Всего больше беленьких, с простертой рукой. Есть и серебристые, аляповато покрашенные алюминиевой краской под сталь. Есть огромные, дюжие. Есть и в натуральную величину, а средь них застенчиво, скромненько притаились и монументики-малыши.

А в рукаве у Леонова, за обшлагом — микрофон. Маленький, такой, как у постовых мильтонов. Он подносит руку ко рту:

— Попрошу движение!

Памятники начинают двигаться. Ползти вдоль стены, наклоняясь, запрокиды­ваясь навзничь, а потом почти падая вперед, как бы клюют носами. Один памятник пустился в причудливый танец, и он будто скачет взад и вперед: он неподвижен, но весь он в движении. Я довольно быстро разгадал нехитрую механику подземной кунсткамеры: подошвы каждого монумента намертво при­клеены к пьедесталу; пьедестал может наклоняться, вибрировать; вместе с ним оживает изваяние.

— Попрошу остановочку!

Монументы враз останавливаются.

— Попрошу полумрак!

Гаснет свет. Ангар опустел, только смутные очертания монументов угадыва­ются вдоль стен.

Очень много узнали мы в этот вечер: Ильичей-Лукичей перед нами продефи­лировало 184 (а нам-то казалось, что толпа их была просто-таки многотысячной!). Из них больше половины — или «большая половина», как выразился Леонов,— живых. Имитаторов, лабухов.

— Даю следующее задание.— Леонов серьезен.— Подойти к указанной мною группе, поглядеть минутку-другую, а затем доказательно разъяснить, где работает ваш старший товарищ, а где образное воплощение основателя нашего государства.

В среднем каждому из нас досталось по 13—14 штук Лукичей, а двоим даже больше.

По команде Леонова вспыхивал наверху прожектор, высвечивал группу памятников. Подходили к ним, всматривались. Лапоть даже и понюхать попробо­вал памятник: подойдя к своим Лукичам, втянул носом воздух.

— Молодец, Лапоть,— сверкнул улыбкой Леонов.— Проба на дух. Обычно додумываются до этого в середине учебы, а вы с первого раза. И как результаты?

— Не унюхаешь ничего,— ворчал Лапоть сокрушенно, печально.— Не унюха­ешь, хотя бронза, алебастр или мрамор не пахнут ничем, а от человека какой-никакой дух исходит.

Не дослушав, Леонов троекратно хлопнул в ладоши; и мы поняли, что это значило: мы должны собраться в кружок. Прожектор высвечивал небольшое пространство, в центре коего, устремивши незрячие очи в грядущее, возвышался сверкающий серебряной краской В. И. Ленин. Сей Ильич-Лукич был массивен: два человеческих роста, не меньше.

— Объясняю,— сказал Леонов.— Перед нами монумент класса А, разряда I, это гениальные вожди революции. Персонально кто? Маркс, Энгельс и Ленин Владимир Ильич. Его код А-1/3; можно просто А-3. А товарищ Фрунзе, положим? Тот уже разряда А-2. И Свердлов идет под А-2, и Воровский. Дальше — «тройка», как мы говорим: А-3. Современные полководцы, герои Великой Отечественной. Исторические деятели, те пойдут классом Б: Александр Васильевич Суворов, положим. Потом В: поэты, писатели, композиторы разные. И так, значит, и далее.

Леонов еще и еще раз растолковывал нам, что мы видим монумент класса А, разряда I, с персональным номером 3. Это Ленин. Был четвертый номер, он так и остался четвертым: кое-где сохранился в Грузии. Маркс — «Карлуша», «Фабри­кант» — это Энгельс, «Лукич» — Ленин, а Сталина-то как прозвали? «Дядя Джо» он был, на англо-американский манер; в недрах органов государственной безопас­ности и среди кооптированных имитаторов-лабухов назвать его так было можно. Говорилось: «Лабать дядю Джо». Или просто: «Дядю лабать». И сходило. Более того, Сталину, конечно же, донесли о том, что в 33-м отделе непочтительно говорят о его монументах: дело в том, что начальник отдела активных акций, ОАКАКа, копал под тогдашнего нач.-ЗЗ, ведавшего сбором ПЭ с монументов. Сталин насупился, однако ничего не сказал. Молчание его продолжалось несколько дней, пока не подоспела очередная годовщина Великой Октябрьской... Начала расправ и гонений ожидали тотчас же после праздников. Предполагалось, что вслед за нач.-ЗЗ в небытие отправятся три его заместителя, начальник курсов УГОН, десяток-другой имитаторов-«лабухов». Но утром 7 ноября Сталин, сонный после ночи, аскетически проведенной за письменным столом, в неустанных трудах, надевая стеганые ватные брюки, предусмотрительно повешенные у него в гарде­робе в предвидении многочасового стояния на Мавзолее, неожиданно улыбнулся и бросил сквозь зубы: «Пайду лабать дядю Джо!» И посмотрел на начальника охраны. Этого было достаточно. В тот же праздничный вечер нач.-ЗЗ получил повышение в чине и орден Отечественный войны I степени.

— Теперь подведем итоги занятия. Различительная способность у вас, товари­щи,— грустно вздохнул Леонов,— на первых порах ну-ле-ва-я, ни один из вас имитатора от монумента не смог отличить. Ни один! В каком-то разрезе это и хорошо получается: значит, гримеры наши отлично работают, постарались, сделали так, что отличить монумент от исполнителя возможно только на ощупь, путем касания, да и то не всегда. И по запаху тоже, тут товарищ Лапоть поступил, я вам прямо скажу, дальновидно, вам и с собаками придется дело иметь, бывает, узнают они в скульптурном изображении человека, гавкают, хотя мы дезодоранты все чаще используем. Но запах пока что — враг лабуха...