Эй, вы, евреи, мацу купили?
Шрифт:
Он обрастал друзьями и любовью. Русская любовь отверженных. Потому что чужая страна – всегда метафора своей.
Слова влетали в голубятню продрогшие и настороженные, припорошенные расставанием.
Легко проснуться и прозреть,Словесный сор из сердца вытрясть.Базарные окрики «Шекель! Шекель!! Шекель!!!» будили голодных спозаранку. Из голубятни видны редкие деревья и плоские крыши – ужимки наспех выстроенного
Когда разгулялось и утро собралось с духом, Николай подписал контракт с цахалом.
Последний тест на озере Кинерет – антитеррор. Антитеррор – это убить другого.
– Брод, Пауков, Раппопорт, Иванов и Богомольный! Равняйсь! Кто мочится во сне, признавайся сразу, – сказал на иврите лейтенант Пинхасов. – Вопросы есть?
Они валились с ног от беготни туда-сюда. В первую ночь на блокпосту снился вчерашний день.
Днем Пинхасов учил стрелять из «узи» Иванова.
Рота на защите израильской границы.
– Будем бить «духов», – сказал Вася Пауков, рыжий штангист легчайшего веса.
Холмы Ливана синели на горизонте, как на плохом телеэкране. Хотелось сродниться с землей и зарыться в нее от солнца и неизвестности.
– Раби, – обратился к лейтенанту Брод, – у Иванова очки упали.
– Лейтенант, – спокойно поправил лейтенант.
– Раби, он очкарик.
Брод будто издевался над лейтенантом.
– Как ему не стыдно, – серьезно сказал лейтенант. – Есть две постыдные вещи: мочиться под себя и носить очки.
Минута молчаливого размышления над каменистым полем и заросшими холмами.
Минные поля ограждали себя от кровных братьев, ибо надоело Земле глотать кровь. В лесу растяжки между деревьями заросли паутиной и теперь земля ненавидела человека.
И когда никто не хотел умирать, пришла музыка хезболлах. Не фонограмма пуль, не какая-то симфоническая фанера, но ухнул гранатомет. Лейтенанту Пинхасову оторвало ногу по колено. Его и Брода отбросило на камни, кровью истекал Пинхасов. Автоматные пули и разрывы гранат приговорили израильтян и палестинцев к этой музыке смерти.
– Прикрою, – выдохнул Николай.
Это в нем заговорил сухумский футбол, Тамар, мать, отец, сестра. И все разом кричали. Кричал Тель-Авивский базар.
– Хацилим! Бананот! Тапуа!
– Гахаяль хазэ нэхэраг! (Этот солдат погиб).
– Говори по-русски.
– Он прикрывал раненых и погиб.
– Есть документ, что мать его еврейка?
– Хамисмахим ло нимцеу. Таазор ли бэвакаша. (Документ не был найден. Помоги, пожалуйста).
– Закон запрещает хоронить нееврея на еврейском кладбище.
– А погибать нееврею за еврейскую землю?
– Лама ата омэр ли эт зэ? (Зачем ты мне это говоришь)?
– Мамзер! (Вот гад)!
– Вуз-вуз! [1]
На Рош-А-Шана сионист из Америки для Ильи и Гали Раппопортов купил номер в отеле с видом на море.
– Это
Но им нужно было доставить тело Раппопорта в Краснодар, где его ожидали Светлана и могила.
1
Так дразнят ашкеназских евреев.
На черном мраморе высечен крест.
Каждый день, во все времена года на рассвете сошедшая с ума несчастная Светлана, Илья и Галя приходили на могилу Николая.
По вечерам Галя учила английский.
Лучшие мгновения
Музыка Шопена, искренняя, как падающий снег за окном, вдруг придала смысл январю. Квартира Лернера – пересечение Ленинского и Академической. Из-за золотистых обоев многолюдная гостиная словно подсолнух…
Лернер заведовал кафедрой кибернетики МГУ до подачи документов на алию. Два года назад устроил еженедельный семинар инженеров. На юбилей отказники слетелись из Минска, Вильнюса, Тбилиси, Киева, Ленинграда.
Лернер играл Шопена. Звуки пробуждали воображение, где изгой улучшал мир. Так пророк освобождал рабов от идолопоклонства.
В гостиную вынесли самовар, горку баранок и печенья. Загомонили.
– Под Эрец Исраэль море нефти, – сказал Левич.
– Ее никто не видел, – удивился Абрамович.
– Когда везде исчезнет нефть, – сказал, прихлебывая чай, Левич, – ее найдут в Израиле.
– Там даже нет воды, – грустно сказал Розенштейн. – Чем торговать?
– Мы будем продавать песок, – встрял в разговор Басин из Минска.
– Святой землей торговать?! – прикинулся Абрамович.
– Евреи, – обратился к ним Лернер, – я прошу вас всех заполнить вот эти анкеты.
– Что это даст? – спросил Абрамович.
– Как что? Свободу! Конгрессмены будут на них ссылаться, мол, Абрамович, мирный строитель, он не мог знать государственные секреты.
– Почему я не мог знать? У меня был третий допуск.
– Что увозить в Израиль?
– Лучшие мгновения.
– Бог управляет миром через законы физики.
– Упал в водопад, расслабься.
На кухне Щаранский и Липавский играли в шахматы. Липавский пожертвовал пешку и подошел к окну.
– Машины у подъезда. Не за нами?
– А ты думаешь, что «Волга» только у тебя? – Щаранский принял жертву на шахматной доске.
– Вот так арестовали Бегуна, – Липавский вернулся к доске.
– Зря ты отдал мне пешку, Саня. Через три хода тебе мат.
– Тогда я сдаюсь, – обрадовался Липавский.
На кухню вошел Лернер с анкетами. Щаранский написал на листе: «Как будем выносить анкеты из квартиры?» «Я вынесу анкеты» – написал Липавский.