Эй, вы, евреи, мацу купили?
Шрифт:
Опа, какие перемены, однако. – Вдруг осознал Михаэль, зеленая река за поворотом…
Осталось только проглотить слюну.
Москва для Михаэля открылась стороной нескончаемых обжираловок и пьянок, а что еще богатые евреи могут делать? То-то и оно.
Стихи на идише Михаэль сочинять забросил. Он чувствовал себя начальником, когда плакали в жилетку бывшие сослуживцы, которых Менаэль лишал зарплаты; они отчаянно искали в Москве зацепку – не уезжать обратно.
Авцелухес.
О, этот плач Михаэля будоражил,
– А нам что делать? – спросил Грабля.
– Взять синагогу! – рыжебородый Фалькнер загорелся и стал похож на горящий куст еживики – горел и не сгорал. Он не хотел возвращаться в Израиль к опостылевшей жене и детям. И что там делать? Нет, только не в Израиль!
– Хоть синагога и не баба, а приятно, – потирал руки Грабля.
Главное, обратно не отправят.
Через неделю одели Граблю в лапсердак и шляпу.
Синагога показалась дотом на Ливанской войне.
Тяжелая дверь распахнулась и он вошел внутрь.
– Теперь я главный здесь, – заявил он генералам, сунул им под нос приказ Михаэля вице-президента с печатью Фонда.
Директор Храма памяти генерал юстиции в отставке Бронер тоже вице-президент, но без печати. Его заместитель генерал КГБ в отставке Колода. Обоим воякам за семьдесят и росточка они были небольшого. Грабля казался боевым слоном в черном лапсердаке, шляпе, пейсах, бороде. Они должны были тут же сдаться.
– Мы не знаем.
– А я вас не спрашиваю. Выгоню всех к чертовой матери.
В атаку на кабинет раввина, где Зюня бывал – пятница, суббота, праздники.
Грабля, как граблями, все со стола смел, а заодно и фотографии со стены.
– Кабинет взят, – доложил Михаэлю. – Теперь я главный здесь.
Зима в России сокращала время, а заодно и жизнь. Любимая забава совместить юбилей с поминками. И выпил с гордостью и зависть схоронил. Нормально.
В рождественские морозы свой юбилей решил отпраздновать банк «Совок» в синагоге – арендовать субботу, воскресенье, понедельник.
В субботу утром, на шахарит, через распахнутые настежь двери рабочие выносили на снег кресла, обернутые в целлофан, будто гробы, другие – сгружали бетонные блоки, металлоконструкции, прожектора, мангалы, железные печи, звуковую аппаратуру, столы, ящики с вином, посуду…
Нешуточный будет банкет банка семьи друзей Фонда.
Замерзшие прихожане, среди них был пятилетний Акивушка с отцом, переминались на снегу… И вдруг Зюня вспомнил, как в бытность строителя сдавали госкомиссии бетонные Холодильники. И обязательно в трескучие морозы – ворота нараспашку, чтоб сдать наверняка.
– Нам где молиться? – спросил Зюня.
– В
Евреи спускались под землю – в руках сидуры, свиток Торы, будто в гетто времен Холокоста, в подземном музее, под стеклом, детские истоптанные ботинки, тряпичные куклы, семейные фото, аттестат зрелости 41-го года…
Во весь рост стоял босой манекен, в арестантской полосатой робе смертника Освенцима или Бухенвальда, или Минска, или Варшавы, так похожий на этих молящихся, кто шептал сейчас «Шма Исроэль», как повторяли эти слова и семьдесят лет назад, и тысячу лет…
В воскресенье снег в лучах прожекторов превратился в россыпи алмазов, а Храм памяти – Мемориальная синагога – в сказочный барский дворец, а выходящие из авто банкиры, шумные артисты и тихие хозяева магазинов и ресторанов… в бомонд…
Витали запахи бараньих, осетровых и мясных шашлыков, горячего вина…
А в самом молитвенном зале гремел бал…
Вокруг одиноко кружил местный парень в черном пальто и широкополой шляпе с русским именем Тимофей.
На Пурим банк «Совок» продал в рассрочку шикарные квартиры Михаэлю и Фалькнеру.
Грабля достал из арон-кодеш свиток Торы, положил на биму. Зал был пуст.
Позвонил Фалькнеру.
– Я их урою. Теперь я генерал – директор, а ты – раввин.
Субботнюю службу при полном зале прихожан Зюня с хазаном Вениамином почти не замечали Фалькнера и Граблю, которые стояли в углу, как на чужой свадьбе. А прихожане, вообще, мало что понимали «в оккупации» синагоги. Ведь она принадлежала Фонду, ну и ладно. Главное, им разрешали молиться.
Фалькнер с ужасом видел, что мужчины и женщины сидели кому где заблагорассудится, молитвенники «Шма Исроэль», «Труд души», «Тегилат Гашем» и понимал он, что с этой оравой нельзя ничего поделать. Нужно, видимо, ему набрать свой миньян. Но как это сделать? Купить прихожан? Но эти привыкли ходить бесплатно.
А где продаются ортодоксальные прихожане он не знал.
В понедельник утром Грабля достал, как всегда, свиток и понес на биму.
– Отнеси обратно, – предупредил Колода.
– Прочь, гойская собака.
– Отнеси обратно.
– А это видел? – Грабля двинул огромной дулей в старенькую челюсть.
Но Колода вспомнил контору и сделал пацану подсечку. Двухметровый колос рухнул. Они катались по мраморному полу – семидесятипятилетний генерал Колода и рядовой контуженный Грабля.
– Ну, сука кагэбэшная! Ну, дядя!
А дядя захрипел под стокилограммовым Граблей.
Охрана повязала Граблю.
– Вызовем полицию.
– Только не туда – прокашлял Колода. – Они сдадут меня журналюгам, чтоб генерала КГБ…