Эйдос непокорённый
Шрифт:
8. Тоннели
Пытаюсь принять удобное положение, потому что всё это время каменный выступ упирается в спину, как острые коленки соседок по комнате, когда они после ночных кошмаров приползали ко мне под бок.
– Надо что-то делать, – бормочу я, ёрзая на месте.
– Молчи, – советует святоша. – Он сам уйдёт.
Пока я стараюсь ощупать камень за спиной, внезапно раздаётся хруст, и прямо перед нами из-под земли вдруг выскакивает визжащий чёрный комок. Во мне всё переворачивается, я подпрыгиваю, шарахаюсь,
Хищник наверху отзывается сразу, роет корни так, что они трещат, рискуя проломиться. Громко пыхтит и яростно рвет их в том самом месте, где я ударилась головой. Едкая пыль осыпается на нас. Я перестаю дышать, думая, как бы выскочить из проклятой ловушки.
– Дай сюда эту штуковину! – Я тянусь к электрохлысту, но мой спутник сам догадывается использовать его как копьё, и ткнув им между корней, выпускает остатки заряда в зверя.
Когда палка перестаёт искрить, ферус падает и уже не подаёт признаков жизни. В воздухе появляется запах палёной шерсти.
На мгновение у меня проскакивает мысль о том, что ударом электрохлыста можно не просто нарушить работу здорового человеческого сердца, но и остановить её. Только кому придёт на ум использовать такое против Мастера Гиллада?
– Идём отсюда, пока не набежали падальщики, – командую я, пытаясь протиснуться в узкую щель под корнями, но дальше меня не пускают оковы.
На деле не хочется в жуткий лес, но не сидеть же тут вечность.
– Сначала сними цепь, – требует Безымянный, подтягивая меня обратно.
– Может, мне нравится держать тебя на цепи, – фыркаю я. – Ну хватит дёргать. Нет у меня ключа!
Святоша ворчит что-то неразборчиво, похоже на ругательства, выхватывает нож и ковыряет ставший бесполезным электрохлыст, вынимает оттуда куски проволоки. Не знаю, помогут ли они ему открыть замок, и как он умудряется видеть в полумраке, но, пока он ковыряется, я пытаюсь отодвинуться от острого камня, нащупываю его рукой, стараюсь выломать, но вдруг проваливаюсь по плечо в пустоту и упираюсь ладонью в нечто гладкое. Сердце уходит в пятки. Под рукой пустота. Полость заворачивается словно труба и уходит в глубину.
– Здесь какой-то лаз, – сообщаю я и просовываю туда голову, стараясь хоть что-нибудь разглядеть.
Внутри темно, но это не нора. На ощупь – металл. Слишком гладкий, без единого шва, заклёпки, и что удивительно, не звонкий. Трубы такими не бывают, по крайней мере, в обители. Но если на другом конце выход?
– Ты в своём уме, дикарка? – святоша дёргает меня за привязанную к нему руку, тянет обратно. – Хочешь, чтобы тебе там башку отхватили?
Дикарка? Ну да, похищала я его не самым элегантным способом. Хотя он не сильно возражал.
– А что, пусть лучше здесь отхватят? – я сопротивляюсь, продолжая лезть, на сколько хватает цепи. – Много
Натяжение вдруг прекращается, цепь теперь тащится следом и грохочет. Попрошу потом, чтобы снял с меня тоже. Подбираю её, сую в карман и продолжаю двигаться по трубе.
– Нельзя лезть в непроверенные места, – недовольно бормочет позади святоша.
Тут не поспоришь, но бездействовать я не тоже собираюсь.
– Тебя никто не заставляет. Возвращайся и делай что хочешь. Ты уже не привязан.
Но он следует за мной.
Труба выходит в широкий колодец и обрывается. Светящийся мох на стенах позволяет оценить высоту. Прыгать можно, до земли около пары метров, внизу нечто похожее на каменную крошку. Хищников, зверей и кого бы то ни было, не видно, и я прыгаю, потому что обратно не собираюсь. Едва приземлившись, понимаю, что через колодец проходит широкий тоннель, который с одной стороны полностью засыпан, а странная труба, откуда я спрыгнула – лишь часть конструкции из десятка похожих. Что это за сооружение или чем оно служит в таких дебрях – довольно любопытный вопрос. Но это место выглядит заброшенным, ведь если бы тут кто-то жил, рано или поздно он наткнулся бы на обитель.
– Где это мы? – удивляюсь я, наблюдая, как мой попутчик выбирается следом и спрыгивает.
– Понятия не имею, – он поправляет балахон, глядя наверх. – Но ты же любишь всё проверять. Вот и выясни.
Мне показалось или в его голосе прозвучала насмешка?
– Ничего я выяснять не буду, – ворчу я, приглядываясь ко входу в тёмный тоннель. Идти туда совершенно не хочется, но больше некуда. – Зачем вообще ты увязался за мной?
– Я? – неподдельно удивляется Безымянный. – Может, это ты увязалась за мной.
Он ещё и издевается, нахал! Попал в незнакомое место, а спокоен, как баркачиха после дойки. Достаёт из кармана химический фонарик, похожий на прозрачную трубку, ломает его. Свет тусклый, жёлтый, озаряет коридор, ведущий прочь из колодца. Ну хоть какая-то от него польза.
– У тебя осталась проволока? – я пытаюсь сложить цепь так, чтобы она не мешала. – Мне бы тоже снять оковы.
– Зачем? Ты и так неплохо смотришься, – усмехается он, и конечно, ничего не даёт.
Это явная месть за то, что я наставляла на него электрохлыст. Заслужила, что уж тут. Замечаю в полумраке гаденькую улыбочку, которую он пытается спрятать в бороде. Ну-ну.
Надеюсь, ферусы здесь не водятся, они вроде не пещерные. Я читала, будто это самый крупный лесной хищник. Ростом он может быть среднему человеку по пояс, весить до трёхсот килограмм. Оба его хвоста оканчиваются острыми ядовитыми шипами, что делает зверя ещё опасней, а яд, который почему-то ласково называют молоком, обладает снотворным эффектом и плохо влияет на память. Радует одно, – зверь охотится только по ночам, днём спит в норах.
– Дождёмся утра, – Безымянный словно читает мои мысли и смотрит вверх, думает, наверное, как забраться по трубе.