Эйнит
Шрифт:
— А что искать духов! — Эна решила перевести все в шутку. — Я бы вот лепрекона лучше встретила и попросила у него денег размером с отцовскую годовую зарплату, чтобы мне не пришлось жить в Ирландии без него целый год.
Эна сама не ожидала, что выпалит это дрожащим голосом и даже испугалась, что сейчас разревется, потому быстро отвернулась и пошла прочь. Дилан уже зажег газ и сейчас должен был последовать за ней, потому она прибавила шагу, но вместо того, чтобы подняться к себе, как задумала, пошла скорым шагом на улицу, тайком утирая предательские слезы,
Теперь она знала его тайну. Как же она сразу не догадалась, ведь в поведении Дилана не было ничего необычного. Он не подкидывал ей никакой кошки и вообще не собирался с ней общаться и тем более пугать в саду — он просто не успел убежать. Пока дом пустовал, он скрывался здесь от пьяного отца. И кошка, наверное, прибегала сюда за тем же — пьяный ведь мог мучить ее! Скорее всего Дилан часто оставался здесь на ночь, потому ему нужны были дрова, которые он и колол на пне у гаража. Последнюю неделю Дилана гнала сюда все та же безысходность, и ночью, когда она впервые обнаружила его присутствие в доме, Дилан, теперь уже тайком, спасался от ночного холода в гостиной, и отец, решивший уехать ночью, просто-напросто спугнул его. Это его внимание к ней и услужливость матери не что иное, как предлог проводить время вне дома. И сейчас он не просто так завел речь о костре — не о чистоте двора он заботится, а просто не желает возвращаться домой. Бедный Дилан! Эна вновь хлюпнула носом, только в этот раз не от жалости к себе. Она обязана помочь ему, только тайно, чтобы он не подумал, что она жалеет его. Жалость унижает, а она не желает видеть Дилана униженным еще больше.
— Ну где ты там?! — крикнула Эна как можно непринужденней после того, как убедилась, что втянула последнюю слезу.
Дилан медленно вышел из двери, и Эна затаила дыхание в страхе увидеть за его спиной мать.
— Вам бы качели починить.
Дилан махнул рукой в сторону свисавших с балок веревок — доски давно не напоминали скамейку. Что тут чинить, но Эна ухватилась за предложение Дилана как за соломинку.
— Вот и почини. Если у тебя столько свободного времени после школы.
Только улыбка быстро сползла с ее лица, когда она увидела, как помрачнел от сказанного Дилан.
— Мне надо матери помогать, но если вам нужны качели, я починю. Не знаю, как у вас в Америке, а у нас в Ирландии принято помогать соседу, а какой ирландский дом без качелей! Вот сядем на качели, и ты расскажешь мне про свою прапрабабку.
— По рукам! — чуть ли не закричала от радости Эна, поняв, что ее оплошность прощена. — Сейчас уже совсем стемнеет, а лучший огонь в сумерки, так мне сказал один ирландский парень.
— Угу, потому что в сумерки можно увидеть мелкий народец, если кто из них подкрадется к тебе, а в темноте они совсем незаметны.
— Ты мне их покажешь? — подхватила игру Эна.
— Сказал же, что это не мое желание. А ты хотя бы чашку молока, что ли, на крыльцо вынесла да хлеба.
— Конечно!
Как же она сразу не догадалась, что он не обедал, да у нее у самой от одних произнесенных им слов заурчал живот. Эна бросилась мимо парня в дом, уже не страшась встречи с матерью, но та, будто чувствуя дискомфорт дочери, ушла к себе. Только вот на кухне Эна не обнаружила
Дилан успел выложить на земле очаг из камней и принялся за сооружение костра.
— Сначала вспыхивает труха, затем мелкие палочки, потом уже занимаются поленья. Нас так в скаутах учили, — сказала
Эна, опускаясь на пень, из которого Дилан уже вытащил топор.
— Хочешь разжечь сама? — без всякой обиды поднял на нее глаза парень.
— Нет, я просто так сказала. Даже не знаю зачем. Вот все, что нашлось. На кемпинге можно было бы поджарить сосиски, но у нас их нет, увы. И хлеба нет! Надо было убрать в холодильник. Тяжело привыкнуть к тому, что местный хлеб так быстро черствеет.
— Я завтра после школы куплю вам свежего.
— Купи, а то мать хочет прогуляться пешком, но я не горю желанием куда-то с ней идти.
— Может, тебе велик купить?
— Велик на ваших дорогах? Я похожа на самоубийцу? Ой, прости...
Эна аккуратно поставила на землю скудные съестные запасы и расправила на плечах прихваченный в гостиной плед. Огонь между тем занялся и принялся весело потрескивать, только все еще не обдавал желанным теплом.
— У тебя нет случайно аллергии на арахис? — спохватилась Эна, уже раскрыв банку с маслом.
— Нет. Да я не голоден. Я ведь действительно говорил про маленький народец. У нас принято оставлять им что-то на крыльце.
— Ты настолько суеверен?
— А тебе трудно оставить?
— Не трудно.
И Эна тут же отставила в сторону банку с арахисовым маслом и, отсыпав в ладошку орехов и пару крекеров, нашла им укромное местечко на крыльце, подложив вместо тарелки несколько сорванных с незнакомого кустика листочков.
— Вот, все сделано, — отчиталась она, опускаясь обратно на пень.
— Ты любишь красную смородину? — неожиданно спросил Дилан.
— А что это?
— Ягоды с куста, с которого ты сорвала листья.
— Никогда не пробовала. У нас она не растет.
— Летом попробуешь, а пока я могу принести тебе желе. Мать любит добавлять его куда только можно.
Напоминание о лете заставили Эну сжаться. Летом она надеялась вернуться в Калифорнию, и награда в виде какой-то там красной ягоды не удержит ее на этом промозглом острове. Она сгорбилась, сильнее закутываясь в плед, и не заметила, как Дилан придвинулся ближе и достал из коробки крекер.
— Ты выглядишь так, будто у нас еще не окончился ледниковый период, и тебе нужна шкура мамонта, чтобы согреться.
— Мне действительно холодно! У нас такая погода зимой и то не каждый день. Не зря же римляне называли ваш остров землей вечной зимы. Видишь, я тоже что-то знаю про твою страну.
— Про твою тоже. Ты же ирландка.
— Я американка с ирландскими корнями уже черти в каком поколении. Не путай. Я и слова не знаю на вашем языке.
— Знаешь. Эйнит, — Дилан махнул в сторону костра. — Огонек.