Эйзенхауэр. Солдат и Президент
Шрифт:
Он фантазировал об их совместном трехдневном отдыхе в Майами: "Меня охватывает волнение при одной мысли об этом" — и об их будущем. Он мечтал о том, чтобы выйти на пенсию и жить в сельской местности, где "с парой свиней и курицами мы были бы счастливее пьяниц на винокуренном заводе!.. Я знаю, как бы ни подводило меня перо... ты прочтешь между строк мои мысли о тебе и мое желание жить с тобой в нашем собственном доме".
Многие из тем были общими для всех фронтовиков. Он беспокоился, не слишком ли много Мейми тратит на одежду, достаточно ли денег остается для уплаты налогов. Он напоминает ей, что надо сменить масло в машине и не оставлять ее надолго без использования. Он отмечает
В письмах часто обсуждался Джон и его успехи в Уэст-Пойнте. "Я с ним связан до боли", — писал Айк 9 августа. Как и все родители, он недоумевал, почему Джон не может писать чаще. "В конце концов, — писал Айк от имени всех отцов, — если бы он, к примеру, с тринадцати лет привык вставать в четыре-пять часов утра и работать под палящим солнцем до девяти вечера, и так изо дня в день, или же работал в зимние холода на улице без перчаток, он, наверное, не считал бы за труд написать отцу письмо!" *40
Многие страницы писем занимали рассказы об общих друзьях. Айк часто вставлял историю о Мики, или Батче, или Тексе Ли. В типичной бездумной для мужчины средних лет манере он, возвратившись в мае из Лондона, с энтузиазмом описал Кей Саммерсби.
Мейми с понятной холодностью встретила сообщение о том, что в жизни ее мужа неожиданно появилась эта симпатичная и молодая женщина. В своем следующем письме Айк заверил ее: "На этот раз в качестве шофера мне дали старого британца. Он человек трезвый и положительный и знает каждый закоулок и каждую щель этой страны". Он никогда более не упоминал Кей или ее работу в качестве секретаря.
Специальной заботой Айка являлось то, что каждый его шаг фиксировался, так что Мейми тем не менее знала все о Кей, которая была одной из самых заметных фигур "семьи Эйзенхауэра". Сплетен о генерале и его бывшем водителе избежать было нельзя. Летом 1942 года эти слухи никакой основы под собой не имели; Кей была помолвлена, Айк и Кей не оставались наедине ни на секунду. Но для тех, кто знал обоих, было ясно, что им нравилась компания друг друга — поговорить, обменяться впечатлениями, посмеяться, — а этого уже было достаточно, чтобы поползли слухи. Видимо, эти сплетни не давали покоя Эйзенхауэру, когда он писал Мейми 27 октября: "Некоторые мне нравились... некоторые интриговали... но я никого не любил и никогда не хотел иной жены".
Хотя работу обсуждать в письмах было нельзя, Айк умудрялся в письмах к Мейми изложить жалобы, которые были понятны только ей. Он не высыпается; слишком много курит; английская пища отвратительна, у него нет времени хотя бы раз пойти в кино. Она была именно тем человеком, кому он мог описать все сложности и превратности своей работы, не боясь показаться хвастливым: "В таком месте командующий... должен быть немного дипломатом... юристом... антрепренером... торговцем... репортером... лжецом (по крайней мере, кое в каких общественных делах)... шарлатаном... актером... Саймоном Лигри... филантропом... и среди прочего... солдатом!" С легкой долей тоски он писал: "Служба в армии ныне — это уже не выкрикивание команд громким голосом". Мейми он мог признаться, что очень рад прошедшему дню, который обошелся "без совещаний": "Я начинаю ненавидеть это слово".
Но чаще всего в письмах военного времени к Мейми он забывал о войне и на полчаса оставался мысленно только с ней. "Когда я вижу несчастья здесь, — писал он, — я благодарю Бога,
Эйзенхауэр планировал отправиться в Гибралтар 2 ноября, взять на себя командование Гибралтарской скалой, лучшим центром связи в регионе, и отсюда руководить вторжением. 2 ноября полет не состоялся из-за плохой погоды, погода не изменилась и на следующий день; 4 ноября Эйзенхауэр приказал пилоту майору Полу Тиббетсу (его считали лучшим пилотом в ВВС США; позднее он полетит на "Энола Гей" с первой американской атомной бомбой) лететь, невзирая на погоду. Шесть летающих крепостей Б-17 с Эйзенхауэром и почти всем его штабом добрались благополучно, хотя в полете возникли сложности с мотором, с погодой, к тому же их атаковал немецкий истребитель.
После весьма жесткого приземления Эйзенхауэр направился в свою штаб-квартиру, которая располагалась в подземных катакомбах. Кабинеты размещались во влажных пещерах со спертым воздухом. Несмотря на тяжелые условия, Эйзенхауэр испытывал прилив сил, поскольку фактически командовал Гибралтарской скалой, одним из символов Британской империи. "Мне совершенно необходимо иметь внука, — писал он в своем дневнике, — иначе кому же я расскажу об этом, когда в седой старости буду рыбачить где-нибудь на берегу тихой бухты"*42. У него не было времени ликовать или даже просто радоваться. Британские и американские войска под его командованием должны были вторгнуться на нейтральную территорию без объявления войны, без малейшего повода и только с надеждой, но отнюдь не обещанием, что французская колониальная армия встретит их как освободителей, а не агрессоров. Он надеялся, что найдет высокопоставленного французского офицера, готового с ним сотрудничать, но был жестоко разочарован. В гневе он взорвался: "Эти лягушатники думают только о себе!" *43
Пэттон вел за собой силы вторжения, которые погрузились на суда в боевой готовности в Норфолке, штат Виргиния, за тысячи миль от Касабланки, их места назначения, где — будто мало других забот — были самые высокие в мире приливы. Британским силам предстояло проплыть мимо Гибралтара, где их могли атаковать испанцы. Что сделают французы, не знал никто.
Короче говоря, перед Эйзенхауэром, впервые в жизни вступавшим в бой во главе войск, стояли наисложнейшие задачи как военного, так и политического свойства. Его штаб чувствовал себя не менее напряженно и ждал его указаний. Командовать войсками Эйзенхауэр учился несколько десятилетий. Он считал это не искусством, а умением, которому можно научиться. "Управление людьми — это качество, которое можно развить размышлением и практикой," — писал он Джону в Уэст-Пойнт *44. Ему предоставлялся шанс доказать правоту своих слов.
В последующих боях он не только продемонстрировал свои умения, но и извлек для себя новые уроки. Именно в "эти беспокойные часы" в Гибралтаре, как позднее писал он в черновом вступлении к своим воспоминаниям, я избавился от грызущего беспокойства, "потому что впервые осознал, как неизбежно и незаметно уходит напряжение и беспокойство, если командир терпелив, трезв в суждениях и уверен в себе. Давление становится все более чувствительным, поскольку штаб обязан предоставлять командиру сценарии самых опасных возможных событий". Эйзенхауэр почувствовал, что командующий должен "сохранять оптимизм в себе и подчиненных. Без уверенности, бодрости и оптимизма командующего победа едва ли вообще достижима".