Эйзенхауэр. Солдат и Президент

Амброз Стивен

Их беседу в кабинете Эйзенхауэра прервал британский генерал Кеннет Стронг, сообщивший, что утром немцы начали наступление в Арденнах. Первая реакция Брэдли состояла в том, что это ложная, отвлекающая атака, призванная оттянуть силы Пэттона, наступающего в Сааре. Но Эйзенхауэр немедленно почувствовал что-то большее. "Это не ложная атака, — сказал он и пояснил: — Поскольку в Арденнах нет стоящих целей, немцы, видимо, преследуют стратегическую задачу". "Я думаю, вам лучше оказать Миддлтону помощь", — сказал он Брэдли. Изучая вместе со Стронгом операционную карту, Эйзенхауэр заметил, что 7-я бронедивизия занимала позиции во втором эшелоне и что 10-я бронедивизия,

входящая в 3-ю армию, в боях не участвует. Он посоветовал Брэдли послать эти две дивизии на помощь Миддлтону в Арденны. Брэдли колебался; он знал, что и Ходжес, и Пэттон будут огорчены таким поворотом событий, особенно Пэттон, который к 10-й бронедивизии питал особую слабость. С некоторым нажимом Эйзенхауэр пересилил колебания Брэдли.

Отдав распоряжения, Эйзенхауэр и Брэдли с присоединившимся Эвереттом Хьюзом принялись за остатки шампанского, открыли бутылку виски "Пайпер Скотч", которую принес с собой Хьюз, и сыграли пять робберов в бридж. Новую оценку ситуации они произведут утром, когда у Стронга будет для них больше сведений*26.

Принесенные Стронгом новости о немецких дивизиях в Арденнах, основанные на анализе захваченных документов, оказались хуже некуда. Быстрая интуитивная оценка Эйзенхауэра подтвердилась — немцы начали контрнаступление, а не контратаку. Две немецкие бронетанковые армии, состоящие из двадцати четырех дивизий, ударили по корпусу Миддлтона, имеющего три дивизии. Немцы сумели достичь и полной внезапности, и подавляющего локального превосходства — восемь к одному в живой силе и четыре к одному в танках.

Эйзенхауэр принял на себя вину за внезапность нападения и был прав, поскольку не разгадал замыслов противника. Эйзенхауэр не сумел предвидеть, что Гитлер пустится в это отчаянное наступление, и ослабил фронт Миддлтона в Арденнах, поскольку настоял на всеобщем наступлении.

Но, несмотря на ошибки, Эйзенхауэр первым осознал размах этого контрнаступления, первым перестроился, первым понял: хотя первоначальные потери союзников были болезненны, в действительности им предоставляется прекрасная возможность. Утром 17 декабря Эйзенхауэр показал, что видел эту возможность с самого начала, написав в Военное министерство, что, "если дела пойдут нормально, мы не только сможем остановить этот прорыв, но и извлечем из него выгоду"*27.

Закончив диктовать письмо, Эйзенхауэр провел совещание со Смитом, Уайтли и Стронгом. ВШСЭС имел теперь только две дивизии в резерве, 82-ю и 101-ю воздушно-десантные, которые переформировались после сражений у Арнема. Генералы ВШСЭС предполагали, что немцы попытаются форсировать Маас, тем самым разорвав 21-ю и 12-ю группы армий, и захватить огромные склады союзников в Льеже. Склады были крайне важны для немцев, поскольку в них хранилось горючее, на которое Гитлер рассчитывал при наступлении на Антверпен.

Уайтли закрыл пальцем маленький бельгийский город Бастонь и сказал, что перекресток дорог в этом городе является ключом ко всему сражению. Бастонь окружали на редкость ровные для гористых Арденн поля; кроме того, местность имела прекрасную дорожную сеть. Без нее немцы не смогут преодолеть Арденны и выйти к Маасу. Эйзенхауэр решил сосредоточить свои резервы в Бастони. Он приказал 10-й воздушно-десантной дивизии немедленно перебазироваться в этот город, а 101-й — выдвинуться туда как можно быстрее. Он также послал 82-ю воздушно-десантную дивизию на северный фас выступа, где она могла провести контратаку против немецкого правого фланга. Наконец, верховный командующий приказал прекратить все наступательные действия СЭС и "собрать все

возможные резервы для нанесения ударов по выступу с обоих флангов"*28.

На следующее утро, 18 декабря, Айк пригласил на совещание Смита, Брэдли и Пэттона. Генералы встретились в холодном и сыром помещении верденского барака, на месте величайшей битвы в истории человечества. Помещение едва согревалось всего одной пузатой печкой. Подчиненные Эйзенхауэра приехали мрачными, подавленными, смущенными. Заметив это, он открыл совещание такими словами:

— Настоящее положение следует рассматривать как открывшуюся возможность действовать, а не как провал. Я хочу видеть за столом только веселые лица.

Пэттон отреагировал быстро.

— Черт, давайте наберемся смелости и пустим этих... до Парижа, — сказал он. — Вот тогда мы их действительно разрежем на части и сжуем дотла*29.

Эйзенхауэр сказал, что он не до такой степени оптимистичен: следует удержать фронт на линии Мааса. Но он был настроен отнюдь не на оборону. Он сообщил своим командующим, что не собирается оставлять вылазку немцев за пределы Западного вала без наказания. Он спросил Пэттона, сколько времени тому потребуется, чтобы изменить направление наступления с восточного на северное и контратаковать немецкий левый, или южный, фланг.

Пэттон ответил: "Два дня". Остальных типичная бравада Пэттона рассмешила; Эйзенхауэр посоветовал ему добавить еще один день и тем самым усилить атаку. Он приказал Пэттону прекратить наступление в Сааре и организовать крупный удар на Бастонь к 23 ноября. Он хотел, чтобы Монтгомери предпринял наступление на севере против правого фланга немцев*30. Короче говоря, к 18 декабря, на третий день сражения в Арденнах, задолго до того, как оборону укрепили в Бастони или на Маасе, Эйзенхауэр уже начал готовить контратаку, нацеленную на уничтожение немецких танковых армий в Арденнах.

Немцы вскоре вбили клин между соединениями Брэдли, затруднив ему связь с 1-й армией. Стронг считал, что в этих обстоятельствах Эйзенхауэр должен подчинить Монтгомери все войска, расположенные севернее Арденн. Это означало бы, что Брэдли сохранял у себя 3-ю армию, а Монтгомери получал 1-ю и 9-ю. Монтгомери давно добивался подобного переподчинения войск, а Эйзенхауэр ему отказывал, такое решение в тот период выглядело бы как обращение американцев к британцам за помощью для собственного спасения. Но проблема связи была настолько серьезной, что какие-то шаги были необходимы.

Смит позвонил Брэдли. Брэдли считал, что в таком переподчинении нет нужды, но Смит убеждал Брэдли: "Это логично. Монти возьмет на себя ответственность за все войска к северу от выступа, а вы будете командовать теми, что к югу". Брэдли говорил, что подобное изменение дискредитирует американское командование. "Мне трудно возражать, — добавил он. — Если бы Монти был американцем, я, безусловно, согласился бы с вами"*31.

Затем Брэдли позвонил Эйзенхауэру. К тому времени Брэдли уже твердо решил не соглашаться ни на какие изменения. Стронг слышал, как он кричал на Эйзенхауэра: "Видит Бог, Айк, я не смогу отвечать перед американским народом, если ты сделаешь это. Я ухожу в отставку". Разгневанный Эйзенхауэр глубоко вздохнул и сказал: "Брэд, это не ты, это я отвечаю перед американским народом. Твоя отставка ничего не изменит". Наступило молчание, а затем последовали протесты от Брэдли, но на этот раз без угроз. Эйзенхауэр заявил: "Это мой приказ, Брэд". А затем заговорил о контратаке Пэттона, которую он хотел бы провести с максимальной ударной силой*32.