Эйзенхауэр. Солдат и Президент

Амброз Стивен

Два дня спустя, 7 сентября, Монтгомери пожаловался, что он не получает приоритетное снабжение. Перечислив факты и цифры своих нужд, Монтгомери добавил: "Очень трудно объяснять подобные вещи в письме". Он спрашивал, не может ли Эйзенхауэр приехать к нему*5.

Подобная просьба была типична для Монтгомери. Ему, кажется, никогда не приходило в голову, что просителем является он, а не Эйзенхауэр. В течение всей кампании он посетил Эйзенхауэра в ВШСЭС всего лишь единожды, хотя его регулярно приглашали на все совещания. Он всегда настаивал на том, чтобы Эйзенхауэр приезжал к нему.

Просьба Монтгомери 7 сентября была особенно бестактной, поскольку Эйзенхауэр повредил

колено и каждое движение причиняло ему боль. Несчастный случай произошел 2 сентября, когда Эйзенхауэр возвращался в Гранвиль из Версаля со встречи с Брэдли и Пэттоном. Б-25 Эйзенхауэра был неисправен, и он пересел в маленький Л-5, самолет с единственным пассажирским местом ограниченного радиуса действия, предназначенный для связной работы. Налетела гроза; пилот потерял ориентировку и не смог найти взлетно-посадочную полосу. У Л-5 кончалось горючее, и они совершили вынужденную посадку на побережье. Эйзенхауэр выпрыгнул из самолета, чтобы помочь пилоту вытолкнуть самолет за линию прилива, поскользнулся на сыром песке и подвернул ногу. Пилот помог ему доскакать через соляное болото до дороги, и проходящий джип подвез их до Гранвиля.

Мокрый, усталый, грязный Эйзенхауэр не мог передвигаться самостоятельно, в спальню его поднимали Двое адъютантов. Колено опухло. Из Лондона прилетел врач, который велел ему оставаться в постели целую неделю; несколько дней спустя, когда опухоль спала, врач наложил на колено Эйзенхауэра гипсовую повязку.

Из постели Эйзенхауэра открывался великолепный вид на гору Сен-Мишель, но настроения это ему не поднимало. В ушах у него звенело, видимо, — как он считал — из-за повышенного кровяного давления (которое он не позволял врачам измерять из-за боязни, что его отошлют домой); боль в колене отнимала силы; его раздражали все подчиненные — и американцы, и британцы. Более всего его бесило то, что даже по спальне он мог передвигаться только с костылями или палкой.

Боль не отпускала; две недели спустя он писал Мейми, что принимает ежедневные лечебные процедуры, полтора часа прогреваний и массажа, но это мало помогает. Чуть позднее он писал ей же, что "нога поправляется, но не так быстро, как это бывало в тридцать лет, мне уже почти пятьдесят четыре. Все нормально, если не считать боли, и я должен быть... осторожным! Очень раздражает"*6. До конца войны колено продолжало беспокоить его, время от времени вынуждая проводить один-два дня в постели, а то и пользоваться тростью или костылями (но никогда на людях).

Монтгомери знал о травме, но все же решил, что лучше Эйзенхауэру приехать в Брюссель, чем ему — в Гранвиль, и это несмотря на соответствующую просьбу Эйзенхауэра. Поэтому днем 10 сентября Эйзенхауэр вылетел в Брюссель. Сесть в самолет для Эйзенхауэра было болезненным испытанием, а выйти из него — делом совершенно невозможным. Так что Монтгомери отправился на борт самолета, вынув последнюю директиву Эйзенхауэра из кармана и размахивая руками, Монтгомери разбил этот план в пух и прах, не стесняясь в выражениях, обвинил верховного командующего в нечестности, предположил, что войну ведет Пэттон, а не Эйзенхауэр, потребовал, чтобы ему был возвращен контроль над всеми наземными операциями, и заверил, что двойной удар закончится провалом.

Во время всей этой гневной тирады Эйзенхауэр сидел молча. Но в первую же паузу, когда Монтгомери остановился перевести дыхание, Эйзенхауэр наклонился вперед, положил руку на колено Монтгомери и сказал: "Спокойно, Монти! Вам нельзя говорить со мной таким образом. Я ваш босс"*7.

Монтгомери пробормотал извинения. Затем он предложил, чтобы 21-я группа армий одна совершила бросок через Арнем на Берлин. Эйзенхауэр, по свидетельству присутствовавшего Теддера, считал, что "это чистая фантастика говорить о марше на Берлин с армией, которая большинство своих снабженческих

ресурсов пока еще не вывезла с побережья". Монтгомери настаивал, чтобы все ресурсы направлялись ему, но Эйзенхауэр отказался даже обсуждать такую возможность. Позднее Эйзенхауэр напишет в своем дневнике: "Предложение Монти очень простое, оно дает ему все, а это безумие"*8.

Сидя в Б-25 Эйзенхауэра на брюссельском аэродроме, верховный командующий и фельдмаршал проспорили еще час. В конце концов Эйзенхауэр согласился на план с кодовым названием "Маркет-Гарден", который, как утверждал Монтгомери, принесет большие результаты. Он предусматривал форсирование Нижнего Рейна в Арнеме, Голландия, совместно с воздушно-десантной армией и 2-й британской армией.

Эйзенхауэр согласился на этот план, потому что, как и Монтгомери, хотел получить опорный плацдарм за Рейном еще до того, как выдохнется наступление. Ему также нравилась идея использования воздушно-десантной армии в большой операции. Но операция "Маркет-Гарден" имела и явные недостатки. Продвигаясь на север, а не на восток от бельгийско-голландской границы, 2-я армия открывала зазор между своим правым флангом и левым флангом 1-й армии. Чтобы закрыть его, Ходжесу потребуется растягивать свои дивизии влево, что означало даже более широкий фронт, чем ранее, и более растянутые полосы наступления для всех. Направление наступления уводило 21-ю группу армий от Рура и добавляло на пути еще одну реку для форсирования. Но что хуже всего, она отдаляла время открытия Антверпенского порта.

. Антверпен всегда играл важную роль в планах операции "Оверлорд". Это был самый большой порт Европы и ближайший к сердцу Германии. ВШСЭС считал, что без Антверпена нельзя провести ни одной крупной операции в Германии. И все же Эйзенхауэр позволив Монтгомери проигнорировать Антверпен ради безрассудной операции в Арнеме, которая не приносила значительных результатов даже в случае успеха. Эйзенхауэр сам говорил: "Нет смысла подходить туда [к Западному валу], пока у нас нет сил что-нибудь там сделать"*9. Но поскольку он разрешил наступление Пэттону и поскольку не настоял на Антверпене, именно так и произошло. Это была его самая крупная ошибка за всю войну.

Монтгомери, нацелившийся на Арнем, материально-техническое снабжение, предназначавшееся для канадцев, направлял 2-й армии. Хотя канадцы заняли Антверпен в начале сентября, немцы продолжали удерживать устье Шельды, что делало невозможным для союзников использование порта, а у канадцев не хватало сил, чтобы вытеснить их оттуда. 11 сентября Эйзенхауэр написал в своем штабном дневнике: "Монти, кажется, не заботится о том, чтобы отбить у немцев подходы к Антверпену", но сам Эйзенхауэр был в этом не менее виновен*10. Согласившись на операцию "Маркет-Гарден", верховный командующий, по существу, согласился забрать ресурсы у Пэттона и пренебречь Антверпеном, и все это ради тактических, а не стратегических завоеваний. Все СЭС были вовлечены в какие-то полумеры. В тот момент невозможно было сказать, чего больше хочет верховный командующий — взятия Антверпена, или Арнема, или же прорыва Западного вала южнее Арденн.

В свою защиту Эйзенхауэр писал много лет спустя после войны: "Я не только одобрил операцию "Маркет-Гарден", но и настоял на ней. Нам необходим был плацдарм за Рейном. Ради этого я мог подождать со всеми другими операциями. Эта акция доказала, что идея "одного полнокровного прорыва" к Берлину — чушь"*11. Но среди всех факторов, влияющих на решения Эйзенхауэра — развить успех, форсировать Рейн, ввести в действие хорошо подготовленных, но мало используемых парашютистов, — особое место занимало желание задобрить Монтгомери. Никогда — ни до, ни после — склонность Эйзенхауэра к компромиссу и желание осчастливить своих подчиненных не стоили так дорого.