Ежевичка, я влюбился

Новак Юлия

Терехов забрался высоко еще до моего рождения. Его фамилия часто мелькает в разных новостных сводках. Этот человек занимается не только гостиничным бизнесом. Он, как и мой отец, также имеет власть в политической сфере деятельности. Именно поэтому он очень влиятельный человек. И именно поэтому его персона всегда в центре внимания в среде средств массовой информации. Я всегда знал, что он грязно ведет дела. У меня не было и нет к нему каких-то предвзятостей, но даже чисто один его вид, взгляд говорит о том, что этот человек не только свое возьмет, еще он в легкую отберет чужое.

Теперь

я вспоминаю те моменты, когда Женя делилась своими откровениями об отце со мной, то сопоставляю их с этим человеком. И они гармонично вписываются в его образ. Борис Терехов — известный политик, бизнесмен и примерный семьянин. На самом ли деле это так, как представляют нам телеэкраны, журналы и газеты? Каким бывает человек вне камер. По словам Ежевички, дома, этот любящий отец — настоящий деспот и тиран. Далеко ли это так? Или Женя все это время просто вела свою игру.

Я чувствую, что что-то здесь не так, но не могу поверить. Хочу, но не могу.

Сложно. Как все сложно…

Полуторачасовая поездка не спасает от головной боли. Как только я захожу в квартиру, то первым делом направляюсь к барной стойке. Словно под гипнозом, достаю из шкафчика бутылку и быстрым движением откручиваю крышку. Бамс! Бамс! Катится звонко по кафелю, скрываясь под столом. Я делаю первый глоток, и крепкая жидкость с многовековой историей обжигает язык, горло и режет пламенем изнутри. Наконец-то чудодейственное лекарство десятилетней выдержки притупляет пульсацию в черепной коробке. Хороший бренди. Не зря я за него отвалил такие деньги.

Под действием алкоголя память становится уязвима. Я вспоминаю ночь, набережную и широкую искреннюю Женину улыбку. Блеск глаз в свете уличных огней. Сердце отравляет горечь таких воспоминаний. Ежевичка, я же думал, что любить — это не про меня. Тогда почему сейчас так больно?

Делаю новый глоток. Бренди для меня сейчас сродни кислороду.

Чернявая статуэтка, смогу ли я тебя забыть? Вряд ли… Новое воспоминание режет больнее предыдущего. Женя ест сочный сэндвич и нечаянно пачкает соусом губы. Издаю мучительных вздох и стучусь головой в глухую стену. После делаю еще несколько глотков и даже на долю секунду чувствую себя бодро. Далее я сам не замечаю, как их становится все больше, а алкоголя в стекле все меньше. Крепкая жидкость притупляет сознание, и я перестаю, что-либо чувствовать. Затем пустота, вертолетики, а за всем этим я проваливаюсь в сон или быть может в кому.

Размыкаю веки от ужасного шума. Не могу понять, где я и что это так громко гудит. А когда картина перед глазами наконец-то проясняется, то я и вовсе немею от увиденного. Надо мной нависает с тазиком в руках непроницаемое и безэмоциональное лицо дяди Алекса.

— Нет! — удивительно. В отличие от прошлого раза, голос сейчас не подводит. Только меня это мало спасает. Ледяной водопад быстрым потоком заливает мое лицо и проникает под одежду.

Какое-то время я не осмеливаюсь дышать.

— Доброе утро, засранец! — с грустью в голосе произносит Ал.

— Доб-б-рое. З-за-чем ты приехал?

— Зачем? — дядя подходит и за ухо оттягивает меня.

— Ай, больно!

— Демьян, ты спрашиваешь, зачем? Больно тебе? Зарылся на целую

неделю в своей берлоге, бухает как ни в чем не бывало, на звонки не отвечает и спрашивает еще: Зачем? — на одном дыхании произносит Ал, затем разворачивается и начинает мерить широкими шагами комнату. — Демьян, ты слишком жесток по отношению ко мне. Я понимаю, что ты зол на своих родителей, но зачем ты так со мной? Я же уже все морги обзвонил!

Его пламенная речь оказывает куда более отрезвляющий эффект, нежели холодная вода. Я в полной прострации. О какой неделе идет речь. Ничего не понимаю.

— Ал, какая неделя? Я только вчера приехал, — вглядываюсь в его стальные радужки, почти такие же, как у меня, только чуть светлее. Неужели он снова меня разыгрывает?

— Демьян, мальчик мой. Поехали в больницу?

— Дя…

О боже мой. Меня сбивает целой лавиной обрывочных воспоминаний. Хватаюсь за голову. Будто руки способны удержать нахлынувший информационный поток.

В тот день, когда я вернулся из альпийской деревушки на квартиру, первым делом приступил к опустошению мини бара. Накидавшись вдрызг, я отключился. На следующий день после отключки сюжет повторился, только на этот раз скрасил я его в объятиях унитаза. По всей вероятности, остальные дни я провел идентично второму дню. Потом опять сплошные провалы. От которых мой мозг еще сильнее разламывается на части. Переключаю внимание на внешнюю обстановку в квартире и только сейчас замечаю незнакомых людей. Какая-то низкорослая женщина в форменной одежде и с трубкой от пылесоса в руках обходит углы комнаты, а вторая собирает целую коллекцию разбросанных всюду пустых бутылок. Теперь то до меня доходит, кто был первоисточником шума после моего пробуждения. Мой заботливый дядюшка обратился в службу клининга.

Сутки я провожу в трезвом молчании, в окружении одиноких серых стен. Вытолкнув вчера дядю и уборщиц за порог, я быстренько отправился в душ. Освежился. Привел себя в порядок. А сегодня долго думал над тем, как быть дальше. Что делать со своей жизнь? Но главное, я понял, что совершил огромную ошибку по отношению к своим близким людям. В особенности по отношению к своей Ежевичке. Надо это срочно исправить. Только как это сделать, если она со мной говорить точно не будет. Да и проверено было несколько раз. Сначала я пытался дозвониться, потом слал смски. Все мои старания не увенчались успехом. Я тупо колочу кулаками в закрытую дверь.

Огромный переворот в моем внутреннем мире приходится ближе к вечеру, когда из окон изливает свет предзакатное солнце. Я беру лист бумаги, ручку и пишу письмо. Вот как есть. Выкладываю на бумаге то, что накопилось в душе. Последний мой шанс, последняя попытка объясниться. Затем звоню дяде, и мы договариваемся о встрече. Повезло, что Алекс еще не вернулся в «Лотос».

— Ты уверен? — произносит с беспокойством в голосе дядя. Впервые я замечаю страх в его глазах.

— Да, дядя. Я решил, — я замечаю, как его пальцы нервно постукивают по краешку стола. — Ладно тебе, че ты так напрягся. Не на войну ведь провожаешь. Тем более, вы все мечтали, чтобы я наконец-то повзрослел. Вот впервые я пытаюсь поступить правильно и образумиться.