Ёжики в ночи
Шрифт:
Он резко сел:
– Ну?
– Баранки гну...– я немного волновался.– Когда идешь к Заплатину?
Вопрос застал его врасплох, но его реакция была прямо противоположной той, на которую я рассчитывал. Не скрывая волнения, он вскочил и начал суетливо одеваться, собирая по всей комнате разнообразную одежду. При этом он бормотал:
– Что вы привязались? Туда ходи, туда не ходи. Дайте мне самому решать...
– Чего ты? Иди куда хочешь. Наоборот, расскажешь потом, интересно ведь.
В этот момент Джон отыскал наконец левый носок и
– Что вам рассказывать? Интересно, да?! Интересно, как человек загибается? Может быть, материальчик черканешь? Мораль - налицо: живите, ребята, правильно. Томатный сок пейте. Не курите и не изменяйте, ребята, женам. И работайте, ребята, работайте, а не на пианинах бренчите, потому что это - не работа...– Он пытался одеть носок, прыгая на одной ноге, а сесть никак не мог додуматься.– Мойте руки перед едой. Писайте перед сном. И с вами не случится того, что случилось с Евгением Матвеевым, по кличке Джон.– Так и не сумев натянуть носок, он в сердцах скомкал его, бросил на пол и заметался по комнате, шлепая босой ногой.– Все вы...
– Хватит!– прикрикнул я на него.
Он остановился, обмяк. Сел на диван, понурившись.
– Верно. Никто ни при чем. Сам виноват.
– Да в чем?
– Во всем, - он неопределенно кивнул.
Помолчали.
– А рассказывать я тебе ничего не буду. Говорил с ним по телефону. Кое-что понял. Самую малость. Но главное, понял, если не идешь к нему совсем, лучше и не знать ничего. Я тебе честно, как другу советую: забудь про него. Забудь вообще всю эту историю.
– А ты?– я тянул время, а сам старался сообразить, как же поступать дальше.
– Я?– он встал на четвереньки и потянулся под диван. Сел и напялил наконец этот проклятый носок.– Я сегодня иду. В семь. "Предварительная встреча", вроде как. Переговоры.
Именно эти его последние слова и развязали мне руки.
– ...Если честно, противно мне, - сказала Офелия, - он же в меня влюблен. Он даже, может быть, из-за меня-то и мучается, правда?– Она передернула плечиками. Мы прятались под зонтом за деревом в конце институтской ограды.
– И что делать?– напористо спросил я.– Все бросить? Вернуться с половины дороги?
– Я же так не говорю. Я знаю, что надо. Только привкус неприятный, понимаешь?
– Понимаю, маленькая. Но ведь он еще не совсем идет. Если мы хотим помочь ему, мы должны знать все.– Это я не столько ее убеждаю, сколько себя. В то, что задуманная мной подлость - вовсе не подлость, а средство для достижения благородной цели... Хотя, вообще-то, так оно и есть.
Взглянул на часы: без двух минут семь. Где же он?
– Вот он, - еле слышно произнесла Офелия.
– Поехали, - я вынул из сумки сетку с пакетом, наощупь нажал в нужном месте и, услышав щелчок, подал ей. И повторил, подбадривая, - поехали.
...Она спешит к остановке. Она очень спешит к остановке: кому охота мокнуть. Плащ ее не застегнут, и одной рукой она придерживает его, чтобы не распахивался, а другой прижимает под плащом к груди
Она спешит и натыкается на Джона. Я вижу, как с полминуты они говорят о чем-то, потом он берет из ее рук сетку. Я вижу, как Офелия чмокает Джона в щечку и, махнув ему рукой, быстро идет дальше. Он смотрит ей вслед, поворачивается и тяжелой походкой движется к институту. Я перехожу через дорогу и иду к остановке по противоположной стороне улицы. Вижу троллейбус, бегу и успеваю заскочить на площадку вместе с Лелей.
...Дома - сухо и уютно. Мы валяемся на полу, постелив на ковер одеяло. В наших телах - истома, в глазах - эхо. Слова пусты. Но у нас есть о чем поговорить, кроме любви. Сейчас это "кроме" - главное.
Она поворачивается лицом ко мне:
– Он придет, да?
– Явится, как миленький.
– Тебе жалко его?
– Я пока не знаю, за что его жалеть. Даст бог, сегодня и узнаю. А может быть, ему, наоборот, завидовать нужно?
– Не думаю. Что у них со Светой?
– Это сложная история. Я в их жизнь никогда не лез. Что они не пара, сразу было ясно.
– А мы - пара?
– Наверное, только со стороны можно увидеть.
– Почему же ты ему об этом не сказал? Тогда.
– Не знаю. Не доверял себе. Мало ли, что может казаться. Не такой уж я огромный специалист.
– Я в чем-то виновата?
– Опять же не знаю. Если объективно, то нет.
– А как еще?
Я сел по-турецки, продолжая перебирать ее волосы. Может быть, я поступаю неправильно? Сказать ей, мол, совесть твоя чиста, и все тут. Нет, это нечестно.
– Представь: перед тобой человек, он держит в руке бритву и говорит: "Скажи, что ты дура, или я себе вены вскрою". Ты знаешь, что он на это способен. Как ты поступишь?
– Конечно, скажу, что я - дура.
– Это же неправда. Ты так не считаешь.
Офелия села напротив меня.
– Здрасьте. Но ведь он убьет себя, так?
– А ты разве виновата? Он сам это выдумал. Ты же его не заставляешь. С какой стати из-за его идиотских выдумок ты должна врать? На себя же наговаривать.
– Он делает глупость. Он сам неправ, и меня заставляет унижаться. Но мне-то это не будет стоить почти ничего, а ему - жизни. Правильно?
– Все поняла?
– Ничего не поняла.
– Это схема; в ней ложь - явно правильнее, чем правда. И в жизни все время такие ситуации, но намного сложнее. Перевес в одну из сторон бывает совсем маленький, почти незаметный. И трудно решить, что же важнее: твоя правота и принципиальность или жизнь, чувства другого, пусть даже неправого человека.
– И как же тогда решать?
– У человека есть специальный орган.
– Какой?
– Совесть. А что ты смеешься?..
В дверь позвонили.
– Тихо, - я поднялся и пошел открывать.