Ежов (История «железного» сталинского наркома)

Полянский Алексей Иванович

Никакого заговора против партии и правительства я не организовывал, а наоборот, все зависящее от меня я принимал к раскрытию заговора. В 1934 году я начал вести дело "О кировских событиях". Я не побоялся доложить в Центральный Комитет о Ягоде и других предателях ЧК. Эти враги, сидевшие в ЦК, как Агранов и другие, нас обводили, ссылаясь на то, что это дело рук латвийской разведки. Мы этим чекистам не поверили и заставили открыть нам правду об участии в этом деле протроцкистской организации. Будучи в Ленинграде в момент расследования дела об убийстве С.М. Кирова, я видел, как чекисты хотели замазать это

дело. По приезде в Москву я написал обстоятельный доклад по этому вопросу на имя Сталина, который немедленно после этого собрал совещание.

При проверке партдокументов по линии КПК и ЦК ВКП(б) мы много выявили врагов и шпионов разных мастей и разведок. Об этом мы сообщили в ЧК, но там почему-то не производили арестов. Тогда я доложил Сталину, который вызвал к себе Ягоду, приказал ему немедленно заняться этими делами. Ягода был этим очень недоволен, но был вынужден производить аресты лиц, на которых мы дали материалы.

Спрашивается, для чего бы я ставил неоднократно вопрос перед Сталиным о плохой работе ЧК, если бы я был участником антисоветского заговора.

Мне теперь говорят, что все это ты делал с карьеристской целью, с целью самому пролезть в органы ЧК. Я считаю, что это ничем не обоснованное обвинение, ведь я, начиная вскрывать плохую работу органов ЧК, сразу же после этого перешел к разоблачению конкретных лиц. Первым я разоблачил Сосновского - польского шпиона. Ягода же и Менжинский подняли по этому поводу хай и вместо того, чтобы арестовать его, послали работать в провинцию. При первой же возможности Сосновского я арестовал. Я тогда не разоблачал Миронова и других, но мне в этом мешал Ягода. Вот так было и до моего прихода на работу в органы ЧК.

Придя в органы НКВД, я первоначально был один. Помощника у меня не было. Я вначале присматривался к работе, а затем начал свою работу с разгрома польских шпионов, которые пролезли во все отделы органов ЧК. В их руках была советская разведка. Таким образом, я, "польский шпион", начал свою работу с разгрома польских шпионов. После разгрома польского шпионажа я сразу же взялся за чистку контингента перебежчиков. Вот так я начал свою работу в органах НКВД. Мною лично разоблачен Молчанов, а вместе с ним и другие враги народа, пролезшие в органы НКВД и занимавшие ответственные посты. Люшкова я имел в виду арестовать, но упустил его, и он бежал за границу.

Я почистил 14 000 чекистов. Но моя вина заключается в том, что я мало их чистил. У меня было такое положение. Я давал задание тому или иному начальнику отдела произвести допрос арестованного и в то же время сам думал: ты сегодня допрашиваешь его, а завтра я арестую тебя. Кругом меня были враги народа, мои враги. Везде я чистил чекистов. Не чистил лишь только их в Москве, Ленинграде и на Северном Кавказе. Я считал их честными, а на деле же получилось, что я под своим крылышком укрывал диверсантов, вредителей, шпионов и других мастей врагов народа.

Мои взаимоотношения с Фриновским. Я все время считал его "рубахой-парнем". По службе же я неоднократно имел с ним столкновения, ругая его, и в глаза называл дураком, потому что он, как только арестуют кого из сотрудников НКВД, сразу же бежал ко мне и кричал, что все это "липа", арестован неправильно и т. д. И вот почему на предварительном следствии в своих показаниях

я связал Фриновского с арестованными бывшими сотрудниками НКВД, которых он защищал. Окончательно мои глаза открылись по отношению к Фриновскому после того, как провалилось одно кремлевское задание Фриновскому, о чем сразу же доложил Сталину.

Показания Фриновского, данные им на предварительном следствии, от начала до конца являются вражескими. И в том, что он является ягодинским отродьем, я не сомневаюсь, как и не сомневаюсь в его участии в антисоветском заговоре, что видно из следующего: Ягода и его приспешники каждое троцкистское дело называли "липой", и вот под видом этой "липы" они кричали о благополучии, о затухании классовой борьбы. Став во главе НКВД СССР, я сразу же обратил внимание на это "благополучие" и весь огонь направил на ликвидацию такого положения. И вот в свете этой "липы" Фриновский всплыл как ягодинец, в связи с чем я и выразил ему политическое недоверие.

Мои взаимоотношения с Евдокимовым. Евдокимова я знаю, мне кажется, с 1934 года. Я считал его партийным человеком, проверенным. Бывал у него на квартире, он - у меня на даче. Если бы я был участником заговора, то, естественно, должен быть заинтересован в его сохранении, как участник заговора. Но есть же документы, которые говорят о том, что я, по силе возможности, принимал участие в его разоблачении. По моим же донесениям в ЦК ВКП(б) он был снят с работы...

Если взять мои показания, данные на предварительном следствии, два главных заговорщика - Фриновский и Евдокимов - более реально выглядели моими соучастниками, чем остальные лица, которые мною же лично были разоблачены.

Но среди них есть и такие лица, которым я верил и считал их честными, как Шапиро, которого я и теперь считаю честным, Цесарский, Пассов77, Журбенко и Федоров78. К остальным же лицам я всегда относился с недоверием. В частности, о Николаеве-Журиде я докладывал в ЦК, что он продажная шкура и его можно покупать.

Участником антисоветского заговора я никогда не был. Если внимательно прочесть все показания участников заговора, будет видно, что они клевещут не только на меня, но и на ЦК и на правительство.

На предварительном следствии я вынужденно подтвердил показания Фриновского о том, что якобы по моему поручению было сфальсифицировано ртутное отравление. Вскоре после перехода на работу в НКВД СССР я почувствовал себя плохо. Через некоторое время у меня начали выпадать зубы, я ощущал какое-то недомогание. Врачи, осмотревшие меня, признали грипп. Однажды ко мне в кабинет зашел Благонравов, который в разговоре со мной между прочим сказал, чтобы я в Наркомате кушал с опасением, так как здесь может быть отравлено. Я тогда не придал этому никакого значения. Через некоторое время ко мне зашел Заковский, который, увидя меня, сказал: "Тебя, наверное, отравили, у тебя очень паршивый вид". По этому вопросу я поделился впечатлением с Фриновским, и последний поручил Николаеву-Журиду немедленно произвести обследование воздуха в помещении, где я находился. После обследования было выяснено, что в воздухе находились пары ртути, которыми я и был отравлен. Спрашивается, кто же пойдет на то, чтобы в карьеристских целях за счет своего здоровья поднимать свой авторитет. Все это ложь.