Фабрика игрушек
Шрифт:
Фима сама открыла дверь, проводила Парамошу вместе с московским гостем в комнату.
– Ну, что, бродяги! – приезжий широко улыбнулся, отчего сверкнуло несколько коронок; часть его передних зубов была исполнена из золота, часть – из обыкновенной нержавейки. – Плохие новости!
Говоря так, он продолжал улыбаться. Вероятно, новости и в самом деле были плохие, во всяком случае, в его понимании. Пошутить так он бы не осмелился. Улыбался же не из зловредности, а в наивной радости – ведь принес важную новость!
Ощутив импульсивно
– Молчал как рыба об лед!
Цыплаков самодовольно выдержал паузу, оглядел притихших бандитов, спросил:
– А что, в этом доме наливают? А то в горле пересохло, – он характерным жестом пощелкал по своему горлу; и рука, и шея его были покрыты густой татуировкой.
– Ну, так что там у тебя, рассказывай! – велела Фима, не обращая внимания на просьбу о выпивке.
– А дело в том, бродяги, что ищут нас… очень серьезные люди, – внушительно произнес Вова, он наслаждался всеобщим вниманием.
Оказывается, ограбленный и убитый ярославский коллекционер был близким человеком одного из лидеров «бутовской» группировки. И этот авторитет, по имени Гуца, якобы прилюдно на иконе поклялся найти убийц и лично покарать их. Гуца – фигура известная, слов на ветер не бросает. Если поклялся – из-под земли достанет!
– Ой, как страшно! – пренебрежительно отозвался богатырь Федя.
Цыплаков не терпел насмешек. Он свирепо выкатил глаза.
– Смелый, да?! Ты б на зоне весь срок просидел у параши!
– На зоне! – фыркнул Федя. – Чего я там забыл?
Он до обидного мало уважал заслуженных уголовников. Вова решил, что такое посягательство на его авторитет требует адекватной реакции: разразился длинной тирадой по фене, на губах у него выступила пена, казалось, еще миг и начнется драка. Но Фима знала, что все это не всерьез, «синяк» бутафорил, косил под бешеного. Притом он отлично понимал, что не будь здесь ее, молчаливый, задумчивый Федя мог бы размазать его по стене как соплю.
– Ну-ну, полегче, – спокойно сказала Серафима, – ребенка разбудишь! У нас тут теперь девочка живет, – не очень вразумительно объяснила она в ответ на недоуменный взгляд «синяка».
– А чего он шнягу гонит? – тот с готовностью перешел на миролюбивый тон, Федор же так ни слова и не ответил. – «Бутовские» – это вам не шпана какая-нибудь!
Ну и что теперь? Все они ждали, что скажет Фима. Она молчала. В отличие от беспечного богатыря она моментально оценила опасность. Впредь надо тщательнее собирать информацию, плохо, очень плохо, что за упрямым ярославским стариканом стоят такие люди.
– С Гуцей можно перетереть по-хорошему, заплатить, сколько надо… – робко предложил Вова.
Серафима думала иначе. Сейчас главное оборвать нить, связывающую
– Вова прав, – сказала она. – Но пока мы отсюда переберемся на другую хату, на всякий случай.
– Ну, так, а я тогда назад, в Москву. Успею еще на дневной паровоз. Подкиньте чуток на командировочные, и что там мне причитается за новости…
Фима с легкостью раскрыла бумажник, зашуршала зелеными купюрами.
– Задержись пока, – сказала она. – Вечером поедешь.
– А слыхал, Вован, что бывает с гонцами, которые приносят плохие вести? – весело спросил Парамоша.
Шутка была неудачная, велика в ней была доля правды. Серафима почувствовала, как напрягся «синяк».
– Чего вертишь лопатником у меня под носом? – с неожиданной злобой спросил он. – Унизить хочешь?
– По-моему, это довольно трудно сделать, – она, все-таки, протянула ему несколько купюр.
Цыплаков, не пересчитывая, сунул доллары в карман старых джинсов и решительно направился к выходу.
– Задержись, говорю, – повторила Фима. Верные Федя и Макс встали, загородив проход.
– Вы чего, решили, что Вован вас всех сдаст как стеклотару? Зря вы так, Вован не дешевка.
– Никто тебя не хочет обидеть, – искренне улыбнулась Фима.
Конечно, его следовало убрать, но без суеты. «Синяк» принес немало пользы, хотя и оставался всегда немножечко прокаженным, ни малейшей жалости Фима не испытывала. Огорчало лишь, что он (не такой уж дурак, как казалось) своей подозрительностью заставляет действовать второпях. Никто не ожидал, что он проявит столько прыти.
– Пусти, кабан! – голосил он. – Вошь лобковая! Счас нос откушу!
Невероятно, но он вырвался из цепких объятий Федора и бросился к двери.
Фима выстрелила. Пуля из «Беретты», модель 90, небольшого пистолета с глушителем, попала мятежному бандиту в спину, под лопатку. Парни ее расступились, Серафима склонилась над ним и смотрела, как он умирает. Ждать пришлось совсем недолго, она, вздохнув, закрыла ставшие стеклянными глаза. На веках у придурка синела замысловатая татуировка в виде восходящего солнца.
7
У Насти, бедной сиротки, никого почти не осталось на всем белом свете. Единственная родная душа – дядя. Зато какой дядя таким не всякий может похвастать! Он человек известный, не последнее лицо в Государственной Думе. Живет он, естественно, в Москве, точнее, под Москвой, в большом загородном доме на берегу озера. Вокруг заповедные места, никого не встретишь, кроме таких же замечательных и состоятельных людей, проносящихся в блестящих кортежах по узкой лесной дороге. Попадаются, впрочем, изредка заплутавшие туристы, которых лениво шугает охрана.