Фадрагос. Сердце времени. Тетралогия
Шрифт:
– Много чего. Зачем декоративные цветы, когда землю можно с пользой засаживать? Пройдешь в дом?
Отступила в сторону, открывая дорогу. В это же время на крыльцо вышел Роми. Ухмыляясь криво, встал перед лестницей и вытянулся на носках, видимо, не смея ступать босыми ногами на пыльную каменную дорожку.
– Эх, и сволочь же ты, человек! – выкрикнул, скрещивая руки на груди, и замахал хвостом, словно довольный пес. – Прекрасные места омрачил своим визитом. Мерзкая у тебя душа! Мер-зка-я!
Я тоже был рад встрече, но промолчал. Воспользовавшись
В доме было просторно и тихо. Пахло травами: пряно, душисто, с горчинкой – приятно. В большой комнате, устланной ковром, стояла богатая мебель. Шкафы были завалены книгами в кожаных переплетах, свитками, перевязанными шнурками разных цветов, статуэтками, вещами, вызывающими больше вопросов об их предназначении, чем дающих ответов. Через окно, обрамленное бежевыми шторами, падал густой свет. Я сел за стол, продолжая разглядывать обстановку.
– Не бедствуете, – отметил вслух.
– Ты ждал чего-то другого? – изумился шан’ниэрд, помогая Елрех накрыть на стол.
От плотного обеда я отказался. Ромиар расставил чашки. Елрех принесла графин и снова убежала на кухню. Я погладил полукруглый край отполированного стола.
– Слышал, что от тебя отреклась семья.
– Да, скверная история. – Ромиар поморщился.
– И вы перебрались в Очаг мудрости не потому, что тут вам больше нравится погода, как вы мне об этом писали, а потому что тут ваши окна не закидывают тухлыми яйцами.
– Ты был в Обители гильдии, – заключил Роми, кривясь сильнее и разливая отвар по чашкам. Хвост пролетел за прямой спиной резче. – Узнавал о нас перед тем, как заявиться к нам. Боялся навестить просто так. Что пытался выяснить, человек?
Я стиснул кулак под столом, удерживая внешнее равнодушие. Ромиар ударил проницательностью:
– Хотел убедиться, что ты не хуже нас? Боялся испортить нам славную жизнь, показавшись на пороге нашего дома?
Елрех внесла в комнату нарезанный пирог. С порога приструнила избранника сердца:
– Не успели повстречаться, как ты принялся отчитывать Кейела. Теперь мне ясна человеческая мудрость: он к нам так долго не шел, потому что знал, как ты будешь его ругать.
Ромиар мигом стушевался. Опустил графин на стол, улыбнулся, развел руками и сразу спохватился – отобрал у Елрех тяжелое блюдо с пирогом. Пока ставил между чашками в центр стола, Елрех расправила складки белой рубашки на его плече. Обхватив серое лицо руками, привстала на носочках и поцеловала в щеку. Серые губы расползлись в довольной улыбке.
– Что вы успели не поделить? – обратилась ко мне, усаживаясь за стол. – Ты ведь только пришел, милый человек, а уже ссоритесь.
– Мы не ссоримся, – в один голос прозвучало два ответа.
Ромиар посмотрел на меня с интересом и хмыкнул. Заметив, как зябко поежилась Елрех, размашистым шагом подошел к дивану, поднял с подлокотника теплый платок и накинул ей на плечи.
– Как продвигаются успехи в исследовании ваших отношений?
– Ив молодец, – похвалил Ромиар и опустился на стул. – В этом вопросе
– Ты сам-то в этом уверен?
– Уверен, человек. Мне с пеленок вбивали в голову, что мы уязвимы в любви перед низшими расами. Вместо эльфийских баллад мне рассказывали ужасные истории о сумасшедших сородичах. Я научился кривиться и морщиться при упоминании о низших расах раньше, чем говорить. Как думаешь, как это повлияло на меня?
– Но тебя тошнит не надуманно.
– Еще как тошнит. – Посмотрел на Елрех, мигом разволновавшуюся от его слов, и исправился: – Тошнило. Когда духи отобрали меня у семьи и… ты сам знаешь, что с нами происходило.
Знаю. Помню образы, которые Алурей вкладывал мне в голову вместе со словами: чужая смерть, первые раны, боль от них, как признак того, что тело нуждается в заботе и защите, и многое другое. Все слова, характеризующие событие, вкладывались в голову на общем языке, или на языке того народа, с кем я общался в последний раз чаще всего. Нас знакомили с окружающим миром и действительностью, как родители знакомят своих детей. С одним лишь отличием – у нас была трезвая голова. Когда Кхангатор на одной из тренировок намеренно опрокинул меня в кучу навоза, я не обиделся, только понял, что мне не нравится ни запах мситских отходов, ни ощущения, когда кожа соприкасается с ними. Я учел это на будущее и после этого ни в одной из тренировок никогда не забывал оценивать обстановку, чтобы понимать, куда сильный противник может меня отшвырнуть. Думаю, если бы мой отец макнул меня в навоз лицом, то эмоции не позволили бы мне сделать таких выводов.
Ромиар, временами попивая отвар небольшими глотками и кроша пирог в тарелку, продолжал говорить:
– Духи уничтожали то отвращение, которое в меня вкладывали родители. До конца не справились, но этого хватило, чтобы я не сошел с ума, когда полюбил Елрех. А Елрех ответила мне взаимностью, чем окончательно стерла все чувства. Тогда я еще не мог разобраться в них. Не знал, что именно меня так сильно раздражает, когда Елрех рядом. Думал, что это и есть начало того сумасшествия, о котором когда-то слышал из россказней мамы.
– Теперь знаешь, что это было? – поинтересовался я, вдыхая пар, поднимающийся над кружкой. Мелисса…
Когда я шел путем Вольного, Асфирель предпочитала перед сном отвар именно этой травы.
– Догадался давно. – Ромиар устало навалился на высокую спинку стула. Застучал темным когтем по краю стола и скривился. – Кстати, подсказал твой дружок.
Мой дружок? Я нахмурился.
– Балкор, – пояснил Роми, склоняя голову к плечу; желтые глаза прищурились. – При встрече он сказал, что я боюсь всех, кто не похож на меня. Точных слов не вспомню, но тогда я долго думал над брошенными им фразами. Какой может быть страх у беловолосого шан’ниэрда? Тем более у Вольного. Его слова ударили по самолюбию и застряли в голове занозой. И потом до меня дошло, что он прав.