Факелоносцы
Шрифт:
— И поэтому я отправился на запад, чтобы продолжать отцовское дело, если получится, — закончил он. — Сам понимаешь, ни саксов, ни Рыжего Лиса любить мне не за что.
— «Ни саксов, ни Рыжего Лиса любить не за что», — задумчиво повторил смуглолицый молодой человек. — Да, убийство отца простить нелегко. — Он молча посмотрел на Аквилу долгим испытующим взглядом, потом отвернулся, снял с опорного столба длинный кавалерийский меч в грубых ножнах из волчьей шкуры, вытащил меч быстрым и точным движением (быстрота и точность были во всем, что он делал), оглядел блестящий клинок и, вложив снова в ножны, протянул Аквиле рукоятью вперед: — Вот тебе меч.
Рука Аквилы сама собой протянулась вперед, чтобы сомкнуться на рукояти, но вдруг
— И часто ты решаешь за Амбросия, кого ему брать к себе на службу?
Губы незнакомца дрогнули, и мимолетная улыбка осветила его узкое смуглое лицо.
— Да всегда, ведь я и есть Амбросий, правитель Британии.
Аквила долго молчал. Потом сказал:
— Я должен был сразу догадаться… Обещаю служить тебе так же верно, господин мой Амбросий, как служил мой отец. — Он снова протянул руку, и пальцы его обхватили простую, но искусно сделанную бронзовую рукоять.
Вот таким-то образом Аквила взялся нести службу отца. Это, конечно, не могло заменить любовь или ненависть, но все-таки могло заполнить пустоту в душе — это было лучше, чем ничего.
11
Молодые лисы
Как-то ранней весной Аквила по обыкновению поднимался в горы, к югу от крепости Динас Ффараон, туда, где объезжали, отделив от табуна, голенастых двухлеток. Кельты издавна разводили и объезжали лошадей, и в каждой защищенной от ветра долине Арфона имелся уже свой табун племенных кобыл и длинноногих жеребят со спутанными гривами, которым в один прекрасный день предстояло стать британской кавалерией. И Аквила, опытный кавалерист, всю зиму занимался объездкой лошадей. Когда он трудился не щадя сил, тратил весь свой ум и умение в схватке с бешено крутящимися, встающими на дыбы жеребцами, когда возвращался в Дом Очага к Амбросию таким вымотанным, что сон настигал его чуть ли не прямо за вечерней трапезой, тогда ему легче было не думать и не вспоминать.
На высоких южных склонах Ир Видфы уже таяли снега, повсюду слышалось журчание сбегающей вниз воды и пугливый нежный и булькающий посвист кроншнепов, прячущихся в густом вереске; орешники, опоясывающие крепостной холм, уже запестрели мучнисто-золотыми сережками. Аквила стоял и смотрел на холм, который в лучах солнца утратил свою таинственность, сейчас над ним висела не белая мгла, а лишь легкая синеватая дымка от кухонных очагов. Место это стало теперь для Аквилы просто еще одним местом, которое он знал, как любое другое, и знал живущих здесь людей: старого арфиста Финнена, Валария с красным одутловатым лицом и водянисто-голубыми глазами, служившего в лучшие свои годы телохранителем Константина, толстяка Эугена и тощего маленького, но пламенного священника Элифия, обладающего пророческим даром, Брихана с его двумя большими псами и тех, преимущественно молодых людей, которые составляли ближайшее окружение Амбросия, некое братство, или, как Амбросий говорил, — братию.
Аквила направлялся к извилистой расселине в склоне горы, где по неглубокому желобу сбегал ручеек, берущий начало под крепостной стеной. Карабкаться там было под стать одним горным козам, зато это избавляло от необходимости огибать весь холм, чтобы выйти на тропу с северной стороны. Затылок слегка припекало солнце, в голых пока еще кустах терна, нависавших над ниточкой воды, порхали синицы, мелкие лиловые цветки жирянки сплошь покрывали мокрые скалы, темно-серые, как оперение скворца. На полпути, там, где расселина расширялась и поток проточил небольшую промоину между камней и корней деревьев, Аквила наткнулся на маленького мальчика со щенком, прилипших к норе, прикрытой бурым настилом прошлогоднего папоротника. Аквила прошел бы молча мимо и предоставил бы их своему занятию, но мальчик поднял голову и улыбнулся ему, откинув назад копну волос теплого пепельного
— Там уж?
Мальчик кивнул:
— Мы с Кабалем давно за ним следим. Он вчера вылезал. Страшный! Пусть вылезет еще раз — я его поймаю и отнесу показать Амбросию.
Арторий, Арт, как его звали, что значило «медведь», приходился Амбросию племянником. Он был незаконным сыном его брата Уты, и, когда Ута умер, Амбросий взял мальчика к себе. С того дня Амбросий стал для Арта богом.
Внезапно глаза на квадратном смуглом лице мальчугана потемнели от возбуждения — он вспомнил то, о чем, занятый ужом, на время забыл.
— Ты слыхал — гонец вернулся?
— Нет. — Аквила, поставивший было ногу на приступку в скале, чтобы карабкаться выше, остановился. — Что за гонец, откуда?
— Из Кановия. Лошадь у него была вся в мыле. Он сказал: Вортигерн прогнал свою настоящую жену и женился на дочке Хенгеста и отдал Хенгесту в дар огро-омный кусок земли, который вовсе не его!
Аквила снял ногу с камня.
— С каких пор гонцы Амбросия докладывают новости медвежонку Арту?
Мальчик принял это всерьез и с горячностью затряс головой:
— Конечно, он не мне сказал. Но это так! По всему селению пошел слух. — Арт сел попрямее и вперился в лицо Аквилы. — Говорят, Хенгестова дочка очень красивая.
— Очень, — подтвердил Аквила.
— Ты ее видел?
— Да, когда был рабом в ютском лагере.
— А какая она?
— Золотоволосая, в красном платье, колдунья.
— Ух ты! — Арт задумался, переваривая услышанное. Потом взъерошил шерсть на загривке у щенка, пропуская ее между пальцами, будто искал клещей. — Это плохо для настоящей жены Вортигерна, — проговорил он отрывисто. Но тут же возбуждение опять взяло верх. — Как ты думаешь, что теперь будет? Ведь должно же что-то случиться.
— Неужели? — Аквила постоял, глядя на темную дыру под папоротником, а мальчик и щенок ждали, не сводя с него глаз. — Да, наверное, должно… Доброй тебе охоты на ужа.
Он переступил через щенка и полез дальше. Да, колдовство Ровены вышло удачным. Она заманила Рыжего Лиса в сети своих золотых волос. Что же будет дальше? Как поведут себя трое Молодых Лисов? Вступятся ли за обиженную мать? От этого многое будет зависеть.
Но в последующие дни времени на размышления совсем не было. Амбросий с приходом весны в горные долины начал готовиться к тому, чтобы перебраться из Динас Ффараон вниз, на побережье.
Серые каменные стены крепости в Сегонтии, построенной на невысоком холме, отражались в узком проливе Мэна. [23] Легионы покинули эту крепость задолго до того, как ушли из Британии насовсем, и местные жители, забрав из нее все, что раньше принадлежало Риму и что можно было унести, отдали ее во владение горным лисам. Но нынче крепость снова приспособили под сторожевую службу: теперь она должна была помогать в защите побережья от скоттов из Эрина, [24] кишмя кишевших вдоль западных берегов в сезон набегов. Трещины в стенах замазали глиной, провалившиеся крыши прикрыли свежим папоротником, холодные очаги вновь запылали, а в конюшнях опять стояли лошади. Сюда, в Сегонтий, перенес Амбросий свою штаб-квартиру, и, по мере того как весна набирала силу, старая серая крепость все больше оживала, ибо на летние учения начали стекаться солдаты из небольшой постоянной армии Амбросия.
23
Имеется в виду о-в Мэн.
24
Тогдашнее название Ирландии.