Факт или вымысел? Антология: эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей
Шрифт:
Остаюсь, мои дорогой сэр,
Вашим покорным слугой
Сэм. Джонсон.
Мистеру Джозефу Баретти {146}
Лондон, 20 июля 1762
Сэр, как бы справедливы ни были Ваши упреки в мой адрес в отсутствии пунктуальности, я не столь нерадив, чтобы, не воспользовавшись любезностью мистера Бьюклерка {147}, который собирается ехать через Милан, упустить возможность Вам написать.
Полагаю,
Коль скоро отсутствуете Вы очень давно, думаю, Вам будет весьма любопытно узнать новости о Ваших старинных друзьях. Мисс Уильямс {149} и я живем примерно так же, как и жили. Мисс Котрелл по-прежнему верна миссис Портер {150}, а Шарлотта брюхата четвертым ребенком. Мистер Рейнолдс {151} имеет шесть тысяч в год. Левет недавно женился, однако склоняется к мысли, что совершил непоправимую ошибку. Сегодня мистер Чэмберс в первый раз участвовал в выездной сессии суда. Мистер Ричардсон скончался от апоплексического удара, а его вторая дочь вышла замуж за купца.
Впрочем, как человек тщеславный (или прекраснодушный) я льщу себя надеждой, что Вам будет гораздо интереснее узнать обо мне, чем обо всех тех, кого я только что перечислил; о себе, однако, мне особенно сообщить нечего. Прошлой зимой я отправился в свой родной город /Личфилд. — А.Л./ и обнаружил, что улицы в нем гораздо уже и короче, чем были, когда я его покидал, и что живет в нем новая порода людей, которым я совершенно неизвестен. Мои школьные друзья состарились, отчего у меня возникло подозрение, что не молод и я. Мой единственный оставшийся в живых друг изменил своим принципам и стал игрушкой в руках местных властей. Моя падчерица, от которой я многого ждал и которую повстречал с искренним добросердечием, утратила красоту и веселье молодости и не обрела мудрости, что приходит с возрастом. Пять дней я бродил по улицам и при первом же удобном случае вернулся туда, где, если и нет большого счастья, есть такое многообразие добра и зла, что на мелкие неурядицы не обращаешь внимания.
Собираюсь через несколько недель совершить еще одно путешествие — вот только куда и с какой целью? {152} Дайте мне знать, мой милый Барегти, что вы нашли, вернувшись на родину. Напишите, изменилась ли жизнь к лучшему, и не подтвердились ли самые грустные предчувствия, когда остыла радость от первых объятий.
Моральные суждения нарочиты и невнятны, когда единственным предлогом для них становится недельное пребывание острослова в своем родном городе; и тем не менее подобные радости и подобные разочарования составляют смысл жизни. А поскольку для того, кто наполняет жизнь высшим содержанием, мелочей не бывает, всякий ум, способный разглядеть привычные явления в их истинном виде, склонен при виде всего самого заурядного предаваться размышлениям самым серьезным. Будем же верить, что настанет время, когда происходящее с нами сейчас перестанет нам досаждать, когда мы прекратим полагаться в нашем счастье на надежду, которая неизменно оборачивается разочарованием.
Буду вам признателен, если Вы сделаете для мистера Бьюклерка все, что в Ваших силах, ибо он всегда был ко мне добр. <…>
Будьте же, милый мой Баретти, счастливы в Милане, равно как и в любом другом близлежащем городе.
Ваш преданный слуга Сэм. Джонсон.
Достопочтенному
20 июля 1762
Милорд, когда мистер Уэддерборн доставил мне вчера бумаги, он сообщил о милостях, которые его величество, по Вашей рекомендации, склонен оказывать мне и впредь.
Щедрость не в последнюю очередь ценна тем, каким образом она оказывается; доброта Вашей милости такова, что удовлетворить она может самый изысканный вкус, а также вызвать искреннее желание выполнить свой долг. Вы облагодетельствовали человека, у которого нет ни общественной, ни личной выгоды, который никогда не служил и не прислуживался. Вы избавили его от постыдной необходимости обращаться с ходатайствами, от тревоги, которой сопровождается унизительное ожидание.
Надеюсь, что столь изысканно дарованное не будет недостойно потрачено; я постараюсь дать Вашей милости то единственное возмещение, какое желает получить великодушие, — удовлетворение от сознания того, что Вашей щедростью воспользовались именно так, как следовало.
Остаюсь, милорд, обязанным Вам,
Вашим преданным и покорным слугой
Сэм. Джонсон.
Миссис Трейл {153}
Личфилд, 2 августа 1775
Сударыня, сегодня я обедал в Стоухилле, после чего удалился писать это письмо. Никогда прежде не был я столь усердным письмописцем. Вы храните мои письма? В отличие от Вас, я люблю их перечитывать — ведь хотя ума и чего-то еще существенного в них немного, они всегда будут, надеюсь, отражением чистой и безупречной дружбы, и в часы тишины и печали могут вызвать в памяти времена более радостные.
Я и в самом деле не совсем понимаю, отчего Вам не хочется перечесть историю Вашего собственного ума. Двенадцать лет, на которые Вы сейчас смотрите, как на необозримое жизненное пространство, возможно, будет пройдено по ровной и неприметной дороге, без особого проникновения в смысл Вашего путешествия и с редкими и немногословными замечаниями по пути. Того накопления знаний, которое Вы себе рисуете и благодаря которому будущее должно смотреть на настоящее с превосходством зрелости перед младенчеством, никогда, быть может, нельзя будет добиться — и Вы обнаружите, вслед за миллионами до Вас, что сорок пять прожитых лет мало чем отличаются от тридцати трех.
Подобно тому как человек после определенного возраста не прибавляет в росте и очень редко становится физически сильнее, наступает время (вызванное, впрочем, гораздо более многообразными внешними причинами), когда ум наш пребывает в состоянии, при котором способности к размышлению и суждению если и увеличиваются, то весьма незначительно. Тело может приобрести новые двигательные навыки; сходным образом и ум может быть обучен новым языкам или новым наукам, однако мыслительные способности остаются прежними, и, если ум не начинает работать в новом направлении, он, как правило, производит мысли прежней силы и прежнего объема подобно тому, как плодовое дерево, если только ему не привит чужой плод, год за годом дает фрукты одной и той же формы и запаха.
Под интеллектуальной силой или силой рассудка подразумевается способность ума наблюдать за предметом своих размышлений в пределах сопутствующих обстоятельств и в их взаимосвязи.
Отчасти способность эта, которая, по наблюдениям многих, у разных людей совершенно разная, является природным даром, а отчасти приобретается с опытом. Когда природные способности достигают предполагаемого уровня, их развитие останавливается. Куст не способен стать деревом. И есть все основания полагать, что к середине жизненного пути способности эти достигают своего апогея.