Фактор страха
Шрифт:
Побрившись, он из ванной прошел на кухню. Завтракал он всегда основательно: яичница из трех яиц, большая кружка кофе, бутерброд с сыром. Покончив с едой, посмотрел на часы. Оставалось совсем немного времени. Он быстро оделся, взял деньги. От сорока семи тысяч долларов, которые увез за границу, в Париж, осталось немногим больше двадцати. Возможно, это была одна из причин, заставивших его вернуться в Москву. Деньги были на исходе, и следовало подумать о каком-нибудь заработке.
Романенко обещал, что после показаний в берлинском суде он сможет куда-нибудь уехать, устроиться на работу и начать нормальную жизнь. Труфилов рассчитывал продать квартиру Насти, которую в свое время купил в Москве, и переехать
Настя проснулась и с укоризной смотрела на друга. Они были знакомы уже несколько лет. После развода с женой Труфилов переехал к Насте. Тогда он и купил ей квартиру, истратив почти все свои сбережения. Когда он решил бежать за границу, у него хватило ума не говорить ей, куда именно. Труфилов понимал, что прежде всего постараются вычислить Настю, чтобы потом выйти на него. Он просто сообщил ей о своем отъезде и добавил, что вышлет некоторую сумму денег на жизнь. Пять тысяч отправил жене и сыну, но позвонить не решился.
Настя плакала и ждала его. Дважды он ей звонил, но из других городов. Один раз из Антверпена, где встретился с Игорем Ржевкиным, и второй раз из Ниццы, куда отправился с Эженом Бланшо на двухдневный отдых. Настя уверяла, что любит его и ждет. Первое, что он сделал, когда вернулся в Москву, это попросил гарантии для себя и Насти, решив, что отныне они будут жить вместе.
В этот момент раздался телефонный звонок. Сотрудник ФСБ сообщил, что два офицера поднимаются наверх, назвав условный пароль. Труфилов кивнул и, взяв дорожную сумку, подошел к двери. Настя, накинув халат, поспешила за ним.
— Когда вернешься? — спросила она.
— Через три дня, — улыбнулся он, — вернусь — и все кончится. Уедем в Харьков, к нашим.
Он поцеловал Настю. Женщина вздохнула. В дверь позвонили. Он посмотрел в глазок. Одного из приехавших Дмитрий знал в лицо.
— Доброе утро, ребята, — открыв дверь, приветствовал он офицеров. Те сдержанно кивнули. В машине находились еще два сотрудника ФСБ. В аэропорт приехали в половине десятого утра и сразу прошли в зал для официальных делегаций. Пока офицеры оформляли документы, Труфилов оглядывал небольшое помещение, с удивлением отметив про себя, что здесь даже негде сесть. Потом они поднялись на второй этаж. В Шереметьеве-2 всегда царила суета. Стоявший у входа сотрудник службы безопасности спрашивал у каждого из входящих либо фамилию, если была предварительная заявка, либо документы на право входа в этот зал. Один из офицеров ушел, и теперь с Труфиловым остались двое. Посадку еще не объявили, и один из них решил оправиться.
В это время внизу появился неизвестный. Он объяснил сотруднику службы безопасности аэропорта, что ему необходимо подняться к офицерам контрразведки. Сотрудник запомнил троих сотрудников ФСБ, показавших ему свои удостоверения, и пропустил незнакомца. Тот поднялся наверх, прошел в зал, сел в кресло и увидел двух офицеров ФСБ и Дмитрия Труфилова, который пил кофе.
Как только один из офицеров встал, незнакомец весь подобрался, словно готовясь к прыжку. Офицер прошел к стойке бара и дальше, в сторону туалетов. Как только он скрылся за дверью, незнакомец поднялся и направился к Труфилову, рядом с которым сидел офицер. Почуяв неладное, офицер, схватившись за оружие, попытался вскочить, но незнакомец уложил его выстрелом из пистолета с глушителем прямо в сердце. Затем направил пистолет на Труфилова.
Москва. 10 мая
В аэропорту царило напряжение. Как обычно на месте, где было совершено преступление. Любопытство, страх, радость, что сам не попал в подобную переделку, — все эти противоречивые чувства владели свидетелями происшедшего. Все они говорили путано, даже не могли описать убийцу, который поднялся на второй этаж. Все восемь человек, находившиеся в зале, рассказывали о случившемся каждый по-своему.
На месте работали сотрудники ФСБ и прокуратуры. Лишь один свидетель дал более конкретные и четкие показания, это дежурный внизу, который пропустил убийцу безо всяких документов. Он запомнил его в лицо и теперь описывал его внешность.
Романенко, приехавший в аэропорт вместе с Дронго, слушал опросы свидетелей, переходя от одной группы к другой. Иногда эти опросы по горячим следам бывают намного эффективнее тех, что проводятся через несколько дней, когда забываются некоторые важные детали.
С пристрастием допрашивали сотрудника ФСБ, отлучившегося в туалет именно в момент убийства. Следователь весьма подозрительно отнесся к такому совпадению. Подошел Дронго. Следователя он знал. Месяц назад он расследовал убийство в самолете Москва—Амстердам. Это был майор Сергей Шевцов, почему-то невзлюбивший Дронго еще во время прошлого расследования. Сам Дронго уже привык к подобному отношению к себе со стороны некоторых следователей и прокуроров. Профессионалы болезненно переживали свои поражения, считая, что слава Дронго непомерно раздута и не стоит допускать любителя к расследованию сложных дел.
Особенно неприятными для них были логические построения Дронго, умудрявшегося выстраивать цепочки фактов в определенные схемы, которые невозможно было опровергнуть. И тут профессионалы чувствовали некоторую свою ущербность и комплексовали. В сущности, в основе многих человеческих трагедий лежит чувство зависти. Каждый сотрудник считал себя не менее умным, чем эксперт, пусть даже такой известный. И лишь очень немногие настоящие профессионалы воспринимали Дронго как гроссмейстера той игры, в которой сами были мастерами.
Шевцов был опытным и старательным, но еще не мастером, а только кандидатом в мастера. Он с недоверием смотрел на Дронго, который каким-то непостижимым образом добивался весьма впечатляющих результатов. Шевцов не хотел верить ни в аналитические способности эксперта, ни в его опыт. За свою многолетнюю практику майор пришел к выводу, что без долгой кропотливой работы и обстоятельного изучения материалов нельзя решить ни одну задачу. Все разговоры о гениальных озарениях не для него. Он просто не верил в них. И каждый раз, встречаясь с Дронго, который с блеском опровергал его принципы, майор мрачнел, подсознательно понимая, что этот человек способен бросить вызов всей устоявшейся системе их работы.
Капитан Гадаев сидел в кресле с удрученным видом. Он винил в случившемся только себя и старался отвечать на вопросы следователя предельно искренне, ничего не скрывая. Он уже вынес себе приговор, считая, что не имел права никуда отлучаться.
Майор Шевцов молча поднялся и хмуро кивнул Романенко и Дронго, когда те приблизились.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Дронго. Он помнил об их трениях в Амстердаме.
— Вы видели убийцу? — спросил Романенко Гадаева, тот вскочил, но головы не поднял.