Факультет чудаков
Шрифт:
— Ах, когда вы оставите в покое Западную Европу, — сказал с раздражением Крапивин. — Я буду драться тем оружием, которое предпочтет мой противник. Он пишет, — Крапивин достал из бокового кармана тужурки записку; написанную на оборотной стороне стипендиальной анкеты. Он прочел ее вслух: — «Я принимаю вызов. Выбор оружия с вашего разрешения принадлежит мне. Я уже его выбрал. Поединок состоится сегодня в семь часов вечера в актовом зале. О предоставлении помещения позабочусь я сам».
— Странная записка для коммуниста. Ведь это же анекдот. Если вы расскажете кому-нибудь, вам не поверят. Дуэль в 1923 году с коммунистом, комиссаром
— Я и сам плохо верю. Признаюсь, никак не ожидал, что он примет вызов. Я написал ему записку, где вызывал его на поединок в пылу аффекта. Я сам чувствовал во всем этом нечто бутафорское, что-то театральное. Ну, коли он согласился, мне на руку.
— В руку или в ногу — хотите сказать. А что, если не в руку и не в ногу, а в лоб. Ваш комиссар может оказаться первоклассным стрелком. Шпагу. Послушайте моего совета: шпагу. Она вас не выдаст.
Крапивин, скосив глаза, посмотрел на шпагу. Затем, сделав брезгливый жест, он передал ее собеседнику.
— Возьмите вашу линейку. Я буду драться тем оружием, которое мне предложит, которое мне предложит…
— А если ваш противник предложит вам шпагу?
Крапивин вскочил с места, взглянул в окно. Он смотрел точно на полотно. Он ничего не увидел. Внезапный страх выступил у него на теле. Страх материализовался. Он приобрел вид гусиной кожи. То был озноб и жар одновременно. На минуту Крапивину отчетливо представился скелет — не труп, это было не так ужасно, а именно скелет, стоявший в окне биологического кабинета. Ужас боли, ужас смерти были ничем перед ужасом стать скелетом, превратиться в экспонат номер такой-то, в модель человека, на которой учатся студентки, перебирая, ощупывая каждую косточку.
Крапивин смотрел в окно.
— Послушайте-ка, коллега Крапивин. Нам пора. Без десяти шесть. В семь ровно, в семь, как вам известно… — Он взял с дивана пистолеты и поднес их к свету — рассмотреть ржавчину. — Ну и ну! Из них нельзя убить и комара. Пришли в полную негодность. Впрочем, ваш противник обещал позаботиться об оружии.
Идемте, коллега Крапивин. Идемте. Что же вы стоите?
Зоя возвращалась с рынка. Она несла корзину с продуктами для Мытнинской коммуны. На углу возле склада ПЕПО стояла, скорчившись, фигура в рваном тулупе, в студенческой фуражке, с винтовкой. Манера сторожа стоять, наклон головы, очертание туловища показались Зое знакомыми. Он подошла ближе и узнала.
— Здравствуй, Замирайлов. Какой ты потешный. Ты мне напоминаешь одного нашего студента. Уткин. Может, знаешь?
Замирайлов протянул ей фиолетовую от холода руку.
— Я сейчас сменяюсь. — Он показал на фонарь, меркнувший при утреннем свете. — Как видишь, занимаюсь при свете фонаря. Готовлю органику. Только все равно мне ее не сдавать. Меня вычистили.
— Тебя вычистили? Не может быть.
— Видишь ли: мой отец — меньшевик, активный контрреволюционер. А меня так мало знают. Мне сказали: «Вы не принимали никакого участия в общественной работе». А что я мог ответить? Я, например, считаю, что меня вычистили правильно.
— А я считаю, что тебя вычистили неправильно. Такие люди, как ты, нужны республике. Будь энергичным. Подай апелляцию. Ведь ты с отцом не живешь уже шесть лет. Тебя восстановят. Я думаю, обязательно. Со своей стороны я поговорю с Лузиным.
— И ничего не выйдет. Я
— Ах, какой скептик. Какой… Одним словом — сторож в очках, — сказала Зоя и протянула свою корзину Замирайлову. — Ну-ка, помоги мне донести. Она легонькая. Два пуда. Какой Обломов! Вычистили — ему горя мало. Гнилой интеллигент.
Замирайлов, взяв корзину, поправив сползавший с плеча ремень винтовки, быстро пошел. Низенькая, круглая Зоя едва за ним поспевала. Они прошли несколько шагов. Внезапно она вырвала корзинку из его рук. Лицо ее раздирал смех.
— Вернись обратно! Гимназист! Достаточно было сказать «пойдем», и он покинул пост. Вернись назад.
Замирайлов растерянно зашагал обратно. Винтовка вместе с шубой сползала с его плеч. Развязался пояс. Он волочился за ним по земле. Замирайлову вдруг стало жарко. Ему почудилось: пришла весна. Улица покосилась. Нависли трубы. Таял снег. — «Пришла весна», — сказал Замирайлов громко и тронул лед ногой. Лед был тверд. Замирайлов стремительно оглянулся: перегнувшись под тяжестью корзины влево, медленно уменьшаясь, Зоя уходила.
Они шли по нижнему коридору. Крапивин взглянул на часы. В его распоряжении оставалось еще двадцать минут.
— Не хотите ли зайти в «деканскую»? — Так студенты называют уборную.
— Идите. Я вас подожду.
Серые стены «деканской», измазанные нечистотами, были испещрены надписями явно контрреволюционного содержания. Вычищенные студенты спешили оставить о себе память. Здесь политика и порнография сочетались. Преобладала политика. Достав карандаш, Крапивин на минуту задумался. Затем написал на стене вопрос: «Что есть современное студенчество?» Он написал на стене вопрос ровным, очень красивым почерком. И тут же ответил: «Современное студенчество есть кал, плавающий на поверхности науки». Он зачеркнул слово «кал» и поставил вместо него другое слово, имевшее тот же смысл, но большую популярность. «Для технического персонала», — подумал он. Собственное изречение ему понравилось. Он самодовольно захихикал и подошел к противоположной стенке — прочесть изречения других авторов. Каково же было его возмущение, каково же было его удивление, когда он прочитал несколько надписей аналогичного характера:
«Современное студенчество есть…»
— Плагиат, — закричал он, благо, его никто не мог услышать.
«Плагиат, — подумал он затем. — Я, а никто иной, сочинил все эти афоризмы. Мои товарищи, слышавшие их от меня, написали на стене то, что имел право написать только я!»
Он сделал попытку зачеркнуть надписи, но у него сломался карандаш. Ножика не оказалось. С бешенством он хлопнул дверью «деканской», вышел в коридор.
— В наше время, — сказал он ожидавшему его приятелю, — мысли нужно прятать даже от друзей. В наше время нет истинных друзей, — добавил он с горечью.
Они поднялись наверх. Через десять минут предстоял поединок.
— Заряжены ли ваши пистолеты, господин секундант? — спросил Крапивин спутника, хотя и знал, что пистолеты не заряжены, за негодностью оставлены дома.
— Заряжены ли ваши пистолеты? — спросил он с внезапным пафосом.
У него был официальный и мрачный вид человека, идущего умирать на дуэли. Так думал он о себе. Они пришли. Зал был переполнен. Студенты, сидевшие в креслах, студенты, стоявшие за отсутствием мест у колонн, нетерпеливо хлопали. Крапивин отпрянул.