Факультет по связям с опасностью
Шрифт:
— Я сказала, что надо сделать паузу, — объяснила Марго, вернувшись в комнату и сев на кровать рядом с Кариной. — Хотя бы до вечера. Придете в себя — тогда и поговорите спокойно.
Карина выпрямилась и спросила, не глядя ни на кого из подруг:
— Девчат, ну Егор же отличник, так?
Елена и Марго дружно кивнули.
— Одни пятерки, — сказала Елена. — У Гамряна он на особом счету. Хотели его уже на втором курсе отпускать на практику.
— Причем кто-то из московских шишек его застолбил, — поддакнула Марго. — Большие перспективы у парня.
Карина
— Тогда я не понимаю, как он не почувствовал присушку. Эльдар сказал, что сам эти присушки объяснял.
Елена утвердительно качнула головой.
— Да, у нас были такие занятия. Егор лучше всех тогда работал, я точно помню. Мы были в паре, и он с первого раза узнал присушку, — вздохнув, она призналась: — А я только с пятого…
Карина хлопнула ладонью по колену и поднялась с кровати. Вместо растерянности ее теперь накрывало волной гнева.
— Как он ее в своем бокале не узнал? — воскликнула она. — Девки, ну как? Что ж получается, решил дурачком прикинуться? Вроде и с бывшей покрутился, и передо мной ни в чем не виноват?
Она прошла по комнате и яростно стукнула кулаком в дверцу шкафа. Та печально заскрипела и отворилась. Карина ударила по ней снова, отправляя на прежнее место.
Девушки переглянулись.
— Черт-те что, — сказала Елена. — Слушай, Карин, ну не похоже это на Егора. Он парень честный и не стал бы со Светловой вот так, почти на твоих глазах… Нет. Я не верю.
Перед глазами Карины снова всплыла цветная картинка: Светлова довольно улыбается, забрасывая ногу на Егора и со стоном подаваясь навстречу его жадным прикосновениям. Уже знакомая боль от разочарования и жалости к себе царапнула сердце.
— Я своими глазами видела, Лен, — устало сказала Карина. Елена кивнула и промолвила:
— Да я не спорю. Но Егор не такой человек. Он не стал бы так с тобой поступать.
— Но поступил же… — вздохнула Карина, чувствуя, как дрожит голос и вскипают слезы, готовясь пролиться снова. — Девки, что же делать-то?
Марго подошла к ней и обняла — крепко и искренне, как могла бы обнять сестра, которой у Карины никогда не было. Елена и Маша присоединились к ним, и несколько минут подруги стояли, обнявшись: Карина вдруг подумала, что за короткое время эти девушки стали для нее настоящей семьей.
— Не вешать нос, гардемарины, — промолвила Марго. — Разберемся.
***
Вокруг Люды была темнота — непроницаемая, глухая, понятия не имеющая о том, что существует свет. Она казалась плотной и вязкой, словно густое желе; Люда, застывшая на месте, не знала, куда идти, и возможно ли вообще передвигаться в этом мраке. Она попробовала пошевелиться, но у нее ничего не получилось, будто Люда лишилась рук и ног.
Она не успела испугаться. Впереди появилось небольшое серое пятно. Постепенно разрастаясь, оно вытеснило тьму куда-то назад, и Люда увидела, что стоит среди поля. Ветер пах недавно пролившимся дождем и умирающей травой, под ногами тоскливо поскрипывали бело-розовые цветы — Люда вдруг вспомнила их название: белокудренник — и откуда-то издалека доносился тоскливый голос ночной птицы, горестно стенавшей по
Люда обернулась — позади громоздились убогие домишки Дербенево, она почему-то сразу поняла, что стоит именно за чертой Дербенево, а не какого-то другого поселка. «Да я же сплю», — с облегчением подумала Люда, и страх сразу же попятился и отступил. Взглянув вперед, она увидела темную громаду полуразрушенной церкви. Угрюмо склоненный крест казался копьем, готовым к бою, несмотря на мнимую покорность. Люда ясно и отчетливо поняла, что от этого места надо держаться как можно дальше: провалы окон и двери, утонувшие в той тьме, которая совсем недавно окутывала Люду, скрывали что-то запредельно холодное и злое, готовое вырваться в любую минуту.
Она сделала несколько шагов назад, к мостику, переброшенному через тихий широкий ручей. Лучше уж идти по улицам Дербенево, чем стоять здесь и надеяться, что нечто, обитающее в заброшенной церкви, не заметит ее.
— Прах к праху, — проскрипел негромкий голос, и сухие жесткие пальцы впились в левый локоть Люды. Взвизгнув от ужаса, она попробовала освободиться, и всю руку до лопатки пронзило такой болью, что Люда рухнула на колени в мокрую траву. В одном из черных провалов на месте церковного окна вспыхнул тревожный алый огонек, и скрипучий голос произнес:
— Природа пустоты не терпит. Природа запускает скверну в прежнюю святость. Мы будем падать низко-низко, больно-больно, страшно-страшно…
Люда вдруг поняла, что чувствуют овцы, которых ведут на убой. Ее охватила вязкая слабость и невозможность сопротивляться. «Беги! Ударь его ногой и беги! Там в Дербенево отделение полиции через двор!» — захлебывался криком внутренний голос, но тягучее оцепенение, охватившее Люду, не позволяло ей даже пошевелиться. Обладатель скрипучего голоса вышел вперед, и на траву упала горбатая тень.
Люда даже закричать не могла. Мовсесян, окутанный пестрым сиянием, взял Люду за руку и потащил по земле за собой к церкви. Мокрая трава хлестала ее по лицу, но, вопреки ожиданиям, Люда не чувствовала боли — сквозь наступавшую волну беспамятства пробивался только страх: острый, пахнущий железом.
«Господи, помоги мне…», — только и смогла подумать Люда. Мовсесян тотчас же разжал руку, и девушка рухнула на землю. Разноцветная аура мертвеца поблекла, словно кто-то убавил яркость.
— Не смей! — взвизгнул горбун. — Не смей его призывать!
— Боже мой… — прошептала Люда уже вслух, и Мовсесян шарахнулся от нее, словно она ударила его со всей силы. Оцепенение отступило; Люда смогла подняться и сделала несколько шагов назад.
Горбун верещал — такой высокий, невыносимо скребущий по нервам звук могли бы издавать всадники Апокалипсиса, топча грешников своими конями. Аура превратилась в безумно крутящийся калейдоскоп.
— Отче наш, иже еси на небесех, — отчетливо произнесла Люда. Ее родители всегда были убежденными атеистами, но однажды она вдруг решила выучить молитву Господню: так, на всякий случай, вдруг пригодится. — Да святится имя Твое, да придет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…