Фальшивое солнце

Лебедева Анна

***

Господи, помоги! За что ты так меня наказываешь? Почему так больно, господи?

Пять шагов к окну, пять шагов обратно. Вспышка – огонь, жрущий изнутри – облегчение – вспышка. И так – уже три часа кряду. Кто придумал эту адскую пытку? Почему матери любят своих детей, несущих им столько страданий? Господи, когда все это кончится? Пять шагов к окну. Маленький больничный дворик зарос кустами жасмина. Там, на улице, хорошо, пахнет одуряющее нежными, словно шелковыми, цветами, а не едкой хлоркой.

Небо стало фиолетовым. Вокруг – предгрозовая тишина, ни один листочек не шелохнется. Как хочется разбить кем-то

заколоченное окно и выскочить на волю. А там – будь что будет. Просто стоять и ждать, когда хлынет сумасшедший ливень – ловить ртом водяные потоки и забыть про муки навсегда.

– Никитина, в родовую!

Ленка посмотрела на морщинистое лицо акушерки, а потом – под ноги. Отошли воды. Пришло время рожать.

За окном бушевала гроза, от грома дрожали стекла. И вдруг – писк. Тихий, заячий, но Елена его услышала даже сквозь грозовые раскаты. Врачиха, огромная бабища, гренадерского роста, положила Елене на грудь теплое, красное, нелепое существо.

– Поздравляю, дочка у вас! – голос у акушерки мощный, мужской.

– Гроза какая…

– Петров день, матушка моя, праздник, – гремела «гренадерша»

Елена смотрела на свою дочку. Маленькое, сморщенное существо, похожее на лягушку, дрыгало ручками. Наверное, она прибывала в ужасе от этого страшного мира, в котором было холодно и ужасно шумно.

Дочку решили назвать Валечкой, в честь бабушки, матери Анны Николаевны. Девочка родилась слабенькой и беспокойной: с первого своего дня жизни кричала без передыху. Молока у Елены не было – пришлось кормить Валю смесью. От этого ее постоянно мучили колики. Покоя в семье не стало. Валю укачивали и баюкали все по очереди, но она не желала убаюкиваться: возмущалась, орала, вертелась и кряхтела. Елена, не успевшая толком оправиться после родов, сама еще лежала в постели. Виталик работал. Анна Николаевна уговорила зятя ночевать в общежитии:

– Виташенька, не даст спать Валечка, а ведь тебе рано вставать. Поживи пока с ребятами.

Так и порешили. Детскую кроватку втиснули между диваном и столом. Ирка, спавшая на диване, стала постоянной и неотлучной нянькой Валечки. Ночами она вскакивала к ней, чтобы поменять пеленки, а если Валя не унималась – тетка укладывала ее в коляску и выкатывалась на улицу. Ночью в городе тепло, тихо, слышно мерный перестук поездов, бегущих по железной дороге неведомо куда. Валя быстро успокаивалась и засыпала, а Ирка наматывала бесконечные круги по двору, совершенно обессиленная.

– Валька, засранка, повадилась, – шептала она племяннице, – хорошо тебе, что у меня каникулы, а потом что будешь делать? Мамаша твоя не больно с тобой возится, предательница. Лахудра.

Валя посапывала в коляске и нисколько не возражала. Ирка усаживалась на скамейку и дремала, облокотившись на ручку коляски веселого цыплячьего цвета. Порой она так и спала до самого утра, и Анна Николаевна, невольно провалившаяся в глубокий сон, обнаруживала пропажу дочки и внучки лишь тогда, когда солнечный луч проникал в комнату, а до звонка будильника оставалось всего несколько минут.

Постепенно Ира привыкла к Валечке, угадывала по маленькому личику все беспокойства, желания и намерения маленькой племяшки. Вот она кривит мордочку – описалась. Ирка быстренько вываживает ее из кроватки, подкладывая сухую пеленку под мокрую попку. Валя продолжает спать. С подачи Ирки прекратили пеленать ребенка,

дав полную свободу ее тонким ножкам. Валя и на прогулке щеголяла голой задницей. Бабка Паня возмущалась:

– Что это такое? Весь срам наружу! Дитя надобно пеленать, а то ножки кривые будут.

Ирка не церемонилась со старухой.

– Вас бы в одеяло замотать в жарищу такую!

– Да какая жарища, Ирушка? У меня все косточки наскрозь промерзли, никакая жарища мне не поможет, – отвечала Паня. Она пережила блокаду, чудом спаслась, эвакуировавшись в этот тихий городок, да и осталась тут навсегда, возненавидев Ленинград на всю жизнь.

– Ай, бабка Паня, хватит уже! Вы вообще ничего не понимаете в воспитании детей! Живот ог-у-у-урчиком, – передразнивала Ирка бабку и гордо катила свою желтую коляску прочь от скамейки.

С каждым днем она все больше привязывалась к Валечке и всерьез считала своей дочкой, жалея до слез ее – худенькую и страшненькую, не похожую на румяного карапуза, нарисованного на пачке с молочной смесью.

Ирка часто любила играть под столом, устраивая там «тайный штаб». Она могла часами пропадать в штабе, порой затаскивала в логово Ваську, который скоро пулей вылетал из темного плена. Теперь в штабе с Иркой жила Валечка. Малявка, словно чувствовала к себе теткину привязанность – гулила и дергала ручками, с интересом следила глазенками за погремушкой, а главное – улыбалась Ирке! Ирке, а не родной матери! В сердце тринадцатилетней няньки горела такаялюбовь и такое обожание, что попроси ее кто отдать за Валечку жизнь – Ирка с радостью бы отдала, ни на минуту не задумавшись.

Елена видела, как сестренка возилась с дочерью, забыв про игры, подружек и кино. Видела, если брала Валечку на руки, как болезненно дергается Иркина щека, и с какой радостью нянька принимает ребенка из рук Елены. А еще Елена видела, как беспокоилась дочка в отсутствии Ирки. Все попытки угомонить девочку оказывались бесполезными – она извивалась и кричала, не обращая внимания на погремушки и пищалки. Елена глядела в глаза дочери и видела в них страх…

Бред? Фантазии? А, может быть, стоило сказать себе правду? Страшную правду, лишающую покоя и семейного счастья. Лена плакала по ночам тайком от всех, беззвучно. Она вставала и подходила к кроватке дочери: спокойное личико, но бровки скорбно приподняты, русые волосики падали на лобик, маленькие ручки сжаты в кулачки – бунтарка. Хорошенький ребенок, созданный для любви и радости. Почему же не было к ней никакой любви? Может, из-за того, что дочка не хотела эту любовь принимать? Лена не слепая ведь: Валюша тянулась, как подсолнушек, к тетке, бабушке, к отцу. Даже соседке Пане улыбалась малышка. А родную маму боялась, беспокоилась. Почему? Чувствовала что-то? Разве так бывает? Видимо, не она – солнце для дочери. Не греющее, фальшивое солнце…

Елена тихонько, стараясь не шуметь, пробиралась на кухню, садилась у окна и долго смотрела на улицу. Город спал, голые деревья отдыхали и ждали зиму, фонари не могли толком осветить темные улицы – властвовал самый мрачный месяц года, ноябрь, предзимье, то самое время, когда чаще всего люди самовольно обрывают свою жизнь, бросая бесценный дар создателю в лицо, как ненужную безделушку.

Скорее бы выпал снег, полегче станет – свежее и светлее. Может, тяжелая мгла не будет так давить, и из души уйдет тоска. Как знать.