Фамильяр и ночница
Шрифт:
Так вышло и на сей раз: при появлении жены городской голова поднялся и изящным жестом поцеловал ее руку. Силви улыбнулась — как всегда, одними губами, взгляд оставался холодным, — и села в кресло напротив.
— Вижу, сегодня ты повеселела, Силви, — заметил Бураков. — Может быть, сомнения наконец тебя оставили?
— Вы имеете в виду свою мечту о наследнике? — спросила Силви. На «вы» она стала называть его с некоторых пор, и голова всей душой проклинал этот момент, но ничего не мог поделать. А женщина, почуяв, что больное место пустило кровь, улыбнулась куда живее и лучезарнее, ее ноздри дрогнули от запаха раненой души.
Она подошла к супругу и, склонившись,
— Но ведь это не удалось, когда вы были моложе, — напевно промолвила Силви. — Вы верите, что сейчас шансов больше?
— Иногда знания важнее молодости, дорогая, — заверил Бураков и сдержанно улыбнулся. — И есть основания полагать, что я на верном пути. Моему преемнику перейдет богатство, власть и навыки, а помимо этого — безупречное здоровье и долголетие, о каком люди могут только мечтать. И разве ты низкого мнения о моей силе и мужественности?
— О нет, Глеб Демьянович! — ответила северянка и прижала палец к его подбородку. — Ваша сила от годов становится только крепче. Но ваше призвание требует больших затрат и времени — сможете ли вы уделять все это и наследнику?
— Это неотъемлемая часть моего призвания, Силви, равно как и служение твоей красоте и страсти, — ответил мужчина, вставая с кресла, и решительно, хоть и изящно стал раскрывать ее халат. Жена и бровью не повела, принимая этот первобытный ритуал с привычной улыбкой статуи. Его взору открылся легкий покров нижней сорочки, которая тоже казалась сплетенной из лесной паутины. И когда Бураков по-хозяйски провел по талии Силви, то мог поклясться, что на ладони остался клейкий след.
Тем временем по воде в тазу, стоящем в будуаре, пронеслась легкая рябь, за дверью послышался приглушенный басовитый смешок. Но Бураков уже ничего не слышал, погружаясь в золотистую смолу ее глаз подобно мотыльку.
Непогода задержалась в городе еще на два дня, лил дождь, а порой завывал ураганный ветер. Поэтому Дана коротала их под крышей, а Рикхард, чтобы не терять времени даром, обучал ее северным тайнам ведовства. Он даже показал ей старинные рукописи, которые хранились в его поклаже, и они подолгу сидели над ними в гостиной. Рикхард терпеливо рассказывал о значении каждой руны — о сотворении неба и земли, о подземном мире, куда спускаются души умерших, о тайнах леса, полей, трясины и рек, о духах, которые являются в облике златоглазых оленей и медведей, или в виде облака пара. Дана слушала, сложив руки на коленях, словно девочка, увлеченная жуткими сказками. Однако он настоятельно советовал ей отнестись к этим знаниям с осторожностью.
— Только заручившись поддержкой духов родной земли, человек может стать истинным проводником и колдуном, — серьезно промолвил Рикхард. — Их никогда не обвести вокруг пальца, и они не любят игр и жульничества. Мало изучить магические книги или даже родиться в семье колдунов: нужно открыть им свою душу, отнестись с уважением к тем стихиям, которые они хранят. А духам нижнего мира необходимо доказать, что тебе еще рано идти к ним, что ты готов совершить что-то толковое в земной жизни.
— Разве это возможно? — удивилась Дана. — Почему же они тогда забирают невинных детей, которые еще ничего не успели сделать, а зловредных и пустых стариков надолго оставляют бродить по земле, когда тем и жизнь не в радость?
— Дана, ты снова исходишь из того, что духи должны желать вам добра и действовать в ваших интересах, — улыбнулся Рикхард. — А их воля простирается куда дольше,
Заодно фамильяр немало поведал Дане о своей родине. До сих пор она знала что-либо о жизни в Маа-Лумен лишь по обрывкам чужих рассказов, слышала, что люди там обитают малыми селениями — одна большая семья ведет хозяйство обособленно, лишь по крайней нужде общаясь с соседями. Промышляют в основном скотоводством, продают мясо, молоко, сбивают масло и творог, ловят рыбу и тюленей. Почвы у них скудные, подзолистые, не избалованные солнцем, потому и растет там лишь картошка да лесные ягоды. Своим богам они тоже приносят в жертву молоко и мед, чтобы те не дали заблудиться в чаще, утонуть в холодном озере, угореть в бане или зачахнуть от тоски и недугов в собственном доме.
И сам северный народ в воображении Даны казался пропитанным запахами дикого леса, торфяных болот, дыма жертвенных костров, парного молока, соленого пота и крови. Она встречала их в Дюнах только мельком, издалека, когда они приезжали на рынок, и порой прислушивалась к их странному напевному языку.
Сейчас же Рикхард рассказал ей немало веселого, поделился народными прибаутками, забавными и поучительными сказками, даже спел пару старинных песен. К удовольствию Даны, даже Люба заинтересовалась их беседами и стала присоединяться. Она вызвалась аккомпанировать Рикхарду на фортепиано и за игрой совсем оживилась. Глаза девушки оставались грустными, но Дана почувствовала тепло ее души и решила, что на ней нет никаких злых чар.
К вечеру второго дня погода наконец разгулялась, тучи рассеялись и небо налилось полупрозрачным закатным румянцем. Рикхард позвал Дану прогуляться, и она сочла, что воздух после дождя стал заметно легче, словно аура города наконец очистилась. Они дошли до центральных улиц, попили кофе с булочками в кондитерской — Дане нравилась стряпня в гостинице, но в городских кафе виделось какое-то особое очарование. Напоследок Рикхард предложил ей заглянуть в самый большой городской парк.
— Здесь он похож на настоящий лес, но человеческий отпечаток уже очень силен, — вздохнул парень. — По крайней мере, такого веселья, как мы с тобой наблюдали в Дюнах, в нем не увидишь, лесная нечисть чувствует себя в нем гостями, а не хранителями. Вот за рекой, в безлюдном лесу, им пока еще живется привольно.
— Мне порой кажется, что весь этот город как потусторонний мир, а станция, на которой мы с тобой сошли, не более чем иллюзия, — заметила Дана и слегка поежилась.
— Вот как? Может, ты уже хочешь вернуться домой?
— Ну нет, Рикко, не обращай внимания! — улыбнулась девушка. — Мы доведем дело до конца, тем более что слова этого лавочника мне показались очень подозрительными. Я знаю, какая мягкая и податливая аура у произведений искусства, они впитывают колдовской посыл словно губка, а если посланник обладает сильным даром, то и распыляют его на других людей. Вдруг в этом и заключается тайна города?