Фамильяр и ночница
Шрифт:
— С этой целью ты и пришел ко мне?
— Не спеши, Дана! Нет, что скрывать, я немного от тебя подпитывался, — лукаво заметил Рикхард, — но это не главное. Поверь, если бы я видел в тебе лишь источник сил, то давно бы исчез, а ты бы проснулась с дикой головной болью или вовсе в полубеспамятстве.
— Значит, с другими женщинами ты и так поступал?
— Всякое бывало: у меня, как видишь, нет оснований любить людей. И я хочу тебя предостеречь — таких, как я, больше, чем ты можешь вообразить. Духи еще держатся за свою стихию, оберегают ее от нежити и черного морока, а притворство
— Понятно, — вздохнула Дана. Ей хотелось расспросить Рикхарда о видении в лесу, о призраках Усвагорска и прочих нераскрытых тайнах, но обида и негодование возобладали, и она отвернулась.
— Прости, — почему-то добавила она. — Я пока не готова: одно дело увидеть духов в лесу будто волшебный сон, и совсем иное — делить с ними кров, пищу и постель. Не знаю, когда теперь я смогу верить тебе по-прежнему.
— Я понял, — мягко отозвался Рикхард и снова отошел к окну. Девушка укрылась одеялом, в комнате воцарилась тишина и лесовик вскоре растворился в воздухе. На следующее утро Дана проснулась одна, но сразу увидела рядом с подушкой связку нежных луговых цветов.
Глава 9
Назавтра Рикхард ушел куда-то на полдня и Дане пришлось коротать время в компании Ярославы и Любы. Последняя при ней повеселела и даже показала гостье свои любимые книги. В родном краю сверстницы Даны зачастую читали только цветастые лубочные романы о королях, рыцарях и служанках, какие с избытком водились в местной библиотеке. И ее приятно удивило, что у Любы в комнате хранились лучшие стихи и сочинения Золотого века. А узнав, что Дана занимается росписью, Люба достала свои альбомы, в которых рисовала персонажей и сценки из любимых историй.
— Да у тебя большой талант, Любочка, — улыбнулась Дана. — Тебе бы стоило поехать учиться, а не киснуть в гостинице, да еще в таком мрачном городе.
— Мне родителям надо помогать, — грустно отозвалась Люба, — плоха та дочь, которая их оставляет. Да и самой будет страшно в чужих краях.
— Но ты ведь не можешь всю жизнь при родителях сидеть: когда-нибудь захочется и любви, и материнства. И придется оторваться от них, чтобы стать взрослой. А учеба по-всякому впрок пойдет! Станешь умнее — и мужа хорошего найдешь, а не абы кого, лишь бы был, и детей с толком воспитаешь.
— Да я об этом и не думаю, — нахмурилась Люба. — Раньше у меня водились мечты, но с тех пор, как от сонного паралича умерла моя подруга, я не мыслю дальше одного дня.
— Что ты говоришь? Твоя подруга? Так это ты из-за нее… — запнулась Дана. Она припомнила слова Мелании, ночной плач девушки, и болезненно сглотнула. Прежде ужас происходящего в Усвагорске казался ей чем-то далеким и призрачным, как видения в лесу, а теперь словно потрогал за плечо ледяными пальцами.
— Да, она была моей ровесницей, и наши родители тоже всегда дружили. Еще в начале лета с ней приключилась эта беда во сне — к утру она вся окоченела, дышала с трудом, а потом и вовсе сердце замерло. Доктор ее долго смотрел, думал, да так ничего и не сообразил: она ведь всегда была крепкой, здоровой девушкой. И вот теперь я каждую
— Вот же беда, — растерянно промолвила Дана. Ей вдруг от души захотелось обнять Любу и уговорить ее уехать отсюда, хотя бы в Дюны, где летние ночи пока еще светлые, теплые и надежные. Но об этом не стоило и думать: ясно, что девушка не оставит родителей и насиженное, хоть и зловещее место. И Дана не ручалась, как бы поступила сама, если бы семья давно от нее не отреклась.
Когда Рикхард вернулся, Дана еле дождалась его наверху, в гостевой комнате, и тут же накинулась с расспросами:
— Как ты мог умолчать о том, что у Любы умерла подруга? И что из-за этого она боится засыпать каждую ночь? Черт тебя побери, Рикко, сколько еще лжи вы с Меланией нагородили?!
— Меланию не приплетай: я сам решил скрыть истинную сущность, — заявил Рикхард. — А что до Любы, то я не сплетничаю о домашних людских делах, если мне не дали на это согласия. Ты знала, что в Усвагорске опасно, я взялся оберегать и тебя, и эту семью — по крайней мере, на ближайшее время. А рассказывать о своих страхах и горестях люди должны по доброй воле, без посредников.
Дана вздохнула и села на край постели. Ей показалось, что между ними повисла тяжелая тень, которую никак не удавалось разогнать воспоминаниями о сладкой ночи. Нелюдь больше не улыбался так открыто и искренне, чтобы не пугать ее своими клыками, и за каждым словом девушке слышался тревожный подтекст.
— Ну прости меня, Дана, — мягко добавил Рикхард и погладил ее растрепавшиеся волосы. — Но как бы ты поступила, если бы я тебе поведал все сразу? А мне уже совсем не хотелось с тобой расставаться…
Последние слова он почти шепотом сказал ей на ухо, так что стало горячо и щекотно, и Дана против воли заулыбалась. Затем вдруг поцеловал ее ладонь, и девушку совсем бросило в краску.
— Больше не сердишься? — спросил лесовик.
— Что же мне с тобой делать? — вздохнула девушка и поцеловала его в лоб. — Кому еще доверять, если не тебе? Ладно, Рикко, садись обедать, а потом обсудим все это. Или нечисти человеческая еда не идет впрок?
— Почему же? Ее вкус нам нравится, я даже персиковое мороженое с цукатами пробовал — от такого лакомства бы и высшие силы не отказались! Все-таки иногда вы, люди, создаете нечто толковое.
— Губа у тебя не дура, — усмехнулась Дана. — Я бы сама его отведала, да еще с кофе или горячим шоколадом! Но в Дюнах такой роскоши нет, и нам редко перепадало что-то занятнее хлеба с вареньем. Впрочем, не стоит бога гневить…
Она снова немного растерялась, подумав, что нечистому духу вряд ли следовало напоминать о Божьем имени. Но Рикхард невозмутимо улыбнулся и сказал:
— Ничего, красавица, вот закончим дела, и я первым делом отвезу тебя в столицу, где угощу самым вкусным мороженым. Но сегодня мне нужно побывать еще в одном месте, а уж когда вернемся, то поужинаем вместе. Мне удалось выведать у одного человека, где трапезничает сам городской голова. А опыт мне подсказывает, что за едой люди наиболее открыты и беззащитны.